немногочисленных солдат. Ничего не поделаешь, бой надо принимать здесь и сейчас, как судьба нагадала…
– Олончане! – выкрикнул майор. – Братцы! Слушай мою команду. Полувзводными колоннами – стройсь! Двойную цепь застрельщиков – вперёд!
Лязгнули дружно вскинутые ружья, солдаты поспешно перестраивались.
Кавалькада князя едва успела покинуть мызу; причём сам Шаховской, проносясь мимо майора, крикнул лишь: «Держитесь крепко! Не отступайте!»
Ещё не стих перестук копыт и отчаянная брань кучеров личного княжеского обоза, как из леса к югу от мызы вырвалась первая волна всадников.
Драгуны фон Пламмета и поддержавшие их драгуны ливонские ринулись на защитников мызы с трёх сторон; выстрелы загремели и там, где только что скрылся княжий поезд.
Две роты олонецких егерей успели дать залп и встретить чёрных драгун штыками, но неприятель не полез на рожон, не желая пробовать русскую сталь.
Олончане попали под перекрёстный огонь, и, хотя артиллерии у выскочивших из леса не было, пехотинцы попятились, оставляя убитых и душераздирающе кричащих раненых: драгунские штуцера били издалека, и били метко.
Лес извергал из себя новые и новые эскадроны, мызу окружали со всех сторон.
Пожилой майор так и не дождался полковника Аксельсена. Достойный сей муж сгинул, словно его тут никогда и не было.
Командир муромских егерей успел подумать о жене, о сыне, о трёх дочках-бесприданницах, успел мысленно взглянуть им всем в глаза и попрощаться – перед тем как отдать приказ «Вперёд!» и броситься обеими ротами прямо на храпящие морды баварских коней.
Дружный залп в упор почти расчистил олончанам дорогу, но рассвирепевшие драгуны тоже навалились, шпоря коней и в свою очередь разряжая пистоли с карабинами. Черноплащные всадники врезались в неглубокое русское каре, и бой превратился в бойню.
Майор отбил один выпад, другой, вогнал саблю в бок баварца, и в этот миг что-то очень сильно ударило в правый висок. Ударило, обожгло и опрокинуло, вмиг залив взор темнотой.
Не прозвучало ни последних слов, ни последнего проклятия. Даже последней мысли – и той не было. Мир просто погас и исчез, а что случилось после – нам, живущим, знать не дано.
…В плен из олончан не сдался никто. Последних сопротивлявшихся, уже не рискуя и не суясь под окровавленные штыки, прусские кавалеристы деловито расстреляли издали.
Драгунский полк из дивизии фон Пламмета, поддержанный ливонцами, без особых потерь взял Лабовскую мызу; беспорядочно отходящий авангард Второго корпуса оказался рассечён надвое.
Глава 7
Граница с Ливонией. Млавское приречье
Окрестности селения Заячьи Уши
30–31 октября 1849 года
Жуткий и страшный день тридцатого октября кончался, уступая место ночи, когда Росский с Фаддеем добрались, наконец, до Заячьих Ушей. Канонада отдалилась, почти что стихла, и Фёдор Сигизмундович мрачнел, ненавидя эту внезапную тишину, – она означала, что артиллерия фон Пламмета выполнила свою задачу и более не имеет целей.
– Некуда им деваться, – вслух пробормотал Фёдор Сигизмундович, окидывая взглядом пустые поля.
А и в самом деле, на что мог рассчитывать пруссак? На Млаву он привёл, конечно, не одну только пресловутую наёмную дивизию, которая так и не увидала Африки. Дивизий здесь, самое меньшее, три – Пламметова, млавенбургская и ревельская, да ещё и подкрепления из Кралевца. Но каковы ловкачи! Переправить «чёрных волков» со товарищи аж из Испании, и ведь никто весть так и не подал! Куда только смотрели Таубертовы прознатчики, рассыпанные, если верить молве, по всей Европе! Видать, или не рассыпаны, или далеко не так хороши, как принято считать.
В общем, проморгали баварских драгун да тирольскую пехоту, а раз проморгали их, могли проморгать и иных. И кабы не ещё больше оказалось против нас, думал, вглядываясь в тянущуюся к небесам колоколенку, Росский, чувствуя, как всё сжимается внутри. Может, и не три дивизии, а и все четыре, если не пять. И это тебе не капказские головорезы, не вечно мятежные сородичи-лехи, это Европа, усвоившая жестокие уроки, ей Буонапарте преподанные…
Фон Пламмет начал первым, рискнул по-крупному и, похоже, сорвал куш. Конечно, Росский не мог воспарить над полями и лесами, приходилось судить лишь по звукам канонады, а тут и ветер, и снег – но главное угадывалось. Пруссаки наваливались полком на батальон и батальоном – на роту. Наверняка ударили по сажневцам у фольварка Аттельбейн, откуда к Заячьим Ушам шла дорога, и, если югорцы не выдержали… Тогда ничто не помешает фон Пламмету опрокинуть передовые русские части, лишить корпус управления – и хорошо ещё, если Шаховской со всем штабом в плен не угодит. Наверняка понесли тяжёлые потери суждальский и олонецкий полки, несладко пришлось муромским егерям, чудо, если спасут орудия конноартиллеристы Карпина. Но, чтобы развить успех, наёмникам – и тем, кто с ними, – придётся брать эти самые Заячьи Уши. Придётся брать, чтобы вырваться на простор из топей и непролазных, залитых сейчас водой по пояс ольшаников. Конечно, есть ещё обходная дорога на Кёхтельберг, но она уводит далеко на север, почти к самому озеру, петляет по прибрежным холмам и сливается с главным трактом уже возле самого Плескова. Второй корпус двигался по большаку, у которого и приютилось селение. И потому, если баварцы возьмут-таки деревеньку, перед Пламметом откроется прямой путь, можно бить на марше растянувшиеся русские колонны, по-прежнему атакуя сотню – тысячей.
А там, глядишь, откроется и мягкое подбрюшье корпуса, растянувшиеся беззащитные тылы, провиантские обозы, фуры с огнеприпасами, походные гошпиталя и всё прочее, без чего немыслима война. Горько, но не смертельно для командира корпуса потерять полк; однако что он станет делать, оставшись без солдатских сухарей да крупы? Пока подтянут из глубины Державы новое – этак и настоящая зима настанет…
Тьфу, пропасть. Росский сплюнул, покрутил головой.
– Гляньте-ка, барин, наши вроде как! – подал голос Фаддей.
На самой окраине Заячьих Ушей, возле серых плетней и серых же бревенчатых сараюшек, застыла группа всадников.
– Наши, наши, – кивнул Фёдор Сигизмундович, подгоняя усталого коня.
Молодые поручики его полка, конечно, не могли усидеть под крышей.
– Господин полковник! Фёдор Сигизмундыч! – встретили его с Фаддеем. – Что такое? Что случилось? Почему стрельба?
– Всё в порядке
На него воззрились, глядя во все глаза. Молоды ещё. Правда, пороху уже успели понюхать на Капказе, но есть и те, кто успел побывать лишь на стрельбищах.
– Германские наёмники фон Пламмета и ливонцы перешли Млаву. Авангард корпуса, – Росский сделал паузу, заставляя себя вытолкнуть из гортани проклятые слова, но произнести «разбит» так и не смог, – в тяжёлом положении. Сколько мы потеряли – неведомо. Но суждальцев, олончан и боюсь, что даже муромцев как организованной силы скорее всего уже нет.
Никто не шелохнулся, не вздохнул.
– Я думаю, Пламмет к утру поймёт, что к чему, и полезет на нас. В Кёхтельберге ему делать нечего, войск там нет, и ливонцы скорее всего это знают. У них глаз на нашем берегу хватает. Заячьи Уши обойти можно, но трудно. И артиллерию по болотам не протащишь. Хотя герр генерал показал, что воевать умеет, так что не думайте, будто полезет в лоб, и только в лоб. Весёлая нам предстоит ночка… Следуйте за мной, господа. Получите необходимые приказания.
Гвардейские гренадеры оказались не единственным полком, застрявшим в
