всего их было пятеро – солдат, принявших на себя предназначенную командиру смерть. Теперь Россия Орлова и Тауберта вот-вот схлестнётся с Пруссией Шуленберга, для войны не хватает сущей малости, возможно, даже этой депеши…
Посол взялся за внушительного вида толстый конверт, бездумно повертел в пальцах, вновь отложил. Пригубил кофе.
В первые дни «млавского инцидента», как именовали его в дипломатической переписке, Шуленберг не мог дождаться очередной почты из Берлина. Сейчас он уже почти не сомневался, что кроется в очередном прошитом и осургученном пакете.
Кайзерштрассе вела какую-то свою игру. Или не свою, или не игру. При том что расклад «большой политики» казался Шуленбергу вполне ясным. Франция, Австрия, Пруссия – все имели свои интересы, и интересы эти диктовали умножающиеся в числе фабрики, всё новые и новые паровозы на железных дорогах и пароходы в портах, всерьёз угрожающие господству паруса. Что нужно Пруссии? – мир на востоке, а её негоцианты и инженеры, не сомневался истинный пруссак фон Шуленберг, этим сумеют воспользоваться куда лучше лягушатников или островных пожирателей овсянки, не говоря уж о весёлых макаронниках, кои непревзойдённы разве что в бельканто.
Буонапартова гроза, что, казалось, кончилась для Пруссии вполне благополучно, оставила, однако, куда более глубокий след. Фон Шуленберг в Первую Буонапартову был совсем ребёнком, но запомнил, как по берлинским мостовым маршировала Старая Гвардия, занявшая столицу без единого выстрела. Помнил он и как сдавались гарнизоны даже превосходных крепостей, едва завидев вдали знамеёна великого императора.
А потом кайзер с семьёй бежал в Россию. И это запомнили. Сильные мира сего и не очень.
«Пруссаки – сдадутся».
Конечно, после была Третья Буонапартова, был Зульбург, но, но, но… Тогда рядом с прусскими развевались русские знамёна и чёрные прусские гусары прикрывали фланги всесокрушающей кавалергардской лавины русских. Пехота князя Арцакова собственной грудью остановила натиск Гвардии, об неё сломалось остриё Буонапартового решающего натиска – и это тоже помнили. Помнили, хотя очень, очень многие изо всех сил стремились забыть.
«Если на пруссаков надавить как следует, они сдадутся». Предложите им мир и орднунг, и вы получите то, чего желаете. В конце концов, никто не срывал французские флаги, развешанные в своё время по всему Берлину…
Значит, нужен союз с Россией. Чтобы державы, успешно поделившие самые сладкие куски заморских пирогов, не возомнили бы в один прекрасный день, что на Пруссию можно не оборачиваться, легко купив при этом молчаливый нейтралитет Анассеополя.
Европейское равновесие нуждается в Востоке. Это было очевидно фон Шуленбергу, многим его коллегам по дипломатической службе – но очевидно ли для самых верхов?
Посол вздохнул. Эх, мысли-помыслы, толку-то от вас…
Он заставил себя вновь взяться за письмо из родного министерства.
Нет, следов вскрытия не заметно. Тонкие нити нетронуты, печати чётки и не смазаны. Фон Шуленберг аккуратно разрезал конверт.
Непоправимого все ещё не случилось. Канцелярия министра иностранных дел опять слала какую-то ерунду. Открытые переговоры с русским императором по-прежнему отвергались, предлагалось лишь указывать на «необходимость способствовать прекращению враждебных действий между Россией и Ливонским герцогством», то же самое писали и неделю назад, и две, а корпус фон Пламмета и русские войска застыли друг перед другом возле Анксальта. Они не предпринимали ничего, и посол использовал это затишье как только мог, по-прежнему всеми силами добиваясь высочайшей аудиенции, благо это совпадало с требованием Кайзерштрассе; однако его величество подобной встречи упорно избегал, даже вне официальных пределов. К услугам фон Шуленберга всякий раз оказывался государственный канцлер, скрипучий, вежливый фон Натшкопф. Разговоры шли по одному и тому же кругу, словно ослы на мельнице, вращающие жернова.
– Ваше высокопревосходительство, господин государственный канцлер. Кабинет его величества Иоганна свидетельствует своё непреходящее почтение его василеосскому величеству государю Арсению Кронидовичу и имеет честь изложить нижеследующее. Ненужная враждебность и пролитие крови между Державой Российской и Ливонским герцогством, состоящим под опекой прусской короны, продолжаются, вызывая убытки и страдания добрых обывателей, ни в чём не провинившихся перед Русским государством.
Кабинет его величества Иоганна имеет честь вновь и вновь предлагать вниманию его величества василевса немедля прекратить враждебные действия, обменяться ранеными и пленными. Правительство его величества также заявляет решительный протест против действий иррегулярных казачьих войск, что в нарушение всех законов войны чинят невозбранно насилие против мирных жителей Анксальтской земли Ливонского герцогства. Сии насилия имеют место в форме: конфискации движимого имущества безо всякой оплаты, нанесения ущерба имуществу недвижимому, лишения чести особ женского пола, а такоже…
Он мог говорить так часами. А господин государственный канцлер точно так же мог отвечать часами, выдвигая встречные претензии, перечисляя всё те же «обиды и утеснения, творимые жителям Ливонии, исповедующим вернославную веру».
Господин государственный канцлер был прекрасным дипломатом.
Вчера граф Александер не выдержал.
– Ваше высокопревосходительство. – Прусский посол решительно отодвинул поданный кофе. – Мы обмениваемся с вами образцовыми речами, а война продолжается. Необъявленная война. Господин канцлер! Неужто вы верите, что в интересах и России, и Пруссии, если эта война перекинется на другие области или просто хотя бы разгорится?
Фон Натшкопф нарочито медленно отставил чашечку, сложил ладони перед грудью, соединил кончики пальцев, развёл, вновь свёл…
– Господин посол, – канцлер взвешивал каждое слово, – Держава Российская готова прекратить враждебные действия в любое время. Для сего достаточно поистине совершеннейшей малости. Во-первых, подписи герцога Рейнгольда под Декретом о Равенстве. Содержимое сего Декрета вполне известно как господину послу, так и прусскому кабинету. Во-вторых, выдачи России для предания справедливому суду генерала фон Пламмета, предводительствовавшего возмутительным нападением на части русской армии, находившиеся на российской же территории. Дело за малым – посоветовать… настоятельно посоветовать ливонцам принять наши условия. Враждебные действия немедля прекратятся. Неужели это настолько трудно?
– Я не раз и не два советовал моему кабинету… рекомендовать герцогу Ливонскому принять означенный Декрет, разумеется, установив путём справедливых переговоров пределы изменений в ливонских законах, – раздельно произнёс фон Шуленберг. – Что же касается выдачи генерала фон Пламмета… Сие сделать едва ли возможно без предварительного обсуждения инцидента Брюссельским арбитражем, без какового решения… Также, боюсь, что односторонне, без встречных уступок кабинета анассеопольского, сделать всё вышеперечисленное, увы, невозможно.
– Его василеосское величество уже пошёл на уступки, почти оскорбительные для его чести и достоинства, – возразил канцлер. – Россия не требует даже прав покровительства вернославным христианам в пределах ливонских, полагая слово его величества Иоганна, буде таковое воспоследует, вполне достаточной гарантией.
О Брюсселе канцлер даже не упомянул, словно не услышав.
Опять тупик, опять стена. Граф Александер стиснул зубы – до хруста и боли. Надутый болван, зло подумал он о Натшкопфе. Ты отлично видишь, что я дошёл уже до предела пределов. Я не кайзер и не могу капитулировать, ты знаешь это.
– Господин посол, – канцлер глядел на Шуленберга бесцветными глазами умудрённой жизнью форели, – в беседах наших я не раз упоминал действия… ливонских войск, руководимых генералом фон Пламметом. Сей генерал…
– Уволен с прусской службы без пенсиона, – перебил граф Александер. – И, ваше высокопревосходительство! Вновь обращаю внимание ваше, что, благодаря миролюбию его величества
