потом эта тетка сама письмо в ящик носила опускать. Так – поверишь? – каждый раз в ящик «Спортлото» опускала!
– Ты это к чему? – подозрительно спросил успокоившийся было Гмыза.
– Просто вспомнил. А вообще ну тебя, Грымза. Пошли, Муха, ружья посмотрим, я их и сам еще толком не разглядел.
Название немецкой фирмы, производящей охотничью амуницию, ужасно смахивало на скороговорку «на дворе – трава, на траве – дрова», если повыбросить из нее половину гласных. Шестакову так ни разу не удалось воспроизвести его с ходу. Да и вся эта затея с походом на выставку «Отдых и развлечения» в «Лен-Экспо» две недели назад казалась ему полной чепухой и напрасной тратой времени. Но Петухова была настойчива и держалась очень уверенно. Она остановилась у входа на выставку, полистала купленный каталог, удовлетворенно сказала: «Ага!» – и решительно направилась в третий павильон – «Охота».
У Шестакова было плохое настроение. Накануне вечером Петухова строго-настрого предупредила его о том, что явиться на выставку он обязан в костюме и в галстуке. С таким же успехом она могла потребовать явки в гидрокостюме или на коньках. После продолжительных поисков на антресолях обнаружилось, на удивление, не съеденное молью серое двубортное сооружение, похожее на несгораемый шкаф. Шитое, помнится, еще к той треклятой свадьбе.
И вот теперь Шестаков плелся за Татьяной, поскрипывая галстуком-удавкой и посверкивая выбритыми щеками. Он шел, глядя себе под ноги, и недоумевал, неужели за пять лет человеческая фигура может так сильно измениться? Пиджак невыносимо жал под мышками, а брюки, несмотря на последнюю задействованную дырочку в ремне, казалось, вот-вот свалятся на землю.
На фирмачей Петухова произвела неизгладимое впечатление. Она шпарила по-немецки, как штандартенфюрер Штирлиц, безостановочно курила «Marlboro» и два раза звонила СССР по «радио» – консультировалась, к какому классу дичи можно отнести крыс.
Особенно понравилась немцам новая сумочка Носатой из крокодиловой кожи. Изготовители – то ли по рассеянности, то ли специально – оставили в неприкосновенности голову крокодила. И вот на протяжении всей беседы эта милая мордашка лежала у Татьяны на коленях, смущая сидящего напротив господина в очках. Каждый раз, натыкаясь взглядом на оскаленную пасть, он сбивался с темы и предлагал Петуховой карабины для охоты на бегемотов.
Когда, после часа сумбурных переговоров, Носатая наконец удовлетворенно кивнула головой и назвала сумму заказа, один из чопорных немцев (кажется, директор по сбыту) от нежиданности перешел на русский. Он разлил по бокалам появившееся откуда-то шампанское и, обнаруживая свое гэдээровское происхождение, произнес, обращаясь к Татьяне:
– Спасибо, товарищ!
После чего фирмачи, видно, посчитав свою задачу на территории России выполненной, свалили с выставки в полном составе, вместе с Татьяной, оставив на стенде молодого человека хрупкой наружности.
Шестаков предпочел потеряться по дороге на стоянку, в то время как шумная компания обсуждала с Петуховой, в какой ресторан ехать. Уж неизвестно, как прошло вечернее мероприятие (а Носатая почти никогда не рассказывала о своих делах), но в завершение истории с ружьями Шестаков лично видел, как полезли на лоб глаза чиновника, к которому подвалила дюжина веселых мускулистых ребят. Каждый из них держал в руках членский билет Общества рыболовов и охотников города Кандалакша и хотел зарегистрировать охотничье ружье фирмы «Надворетраванатраведрова, ГмбХ», калибр 5,45.
– Отличная штука! – Толик вертел в руках винтовку. – Но для меня – бесполезняк.
– Почему? – Миша шумно прихлебывал чай, наблюдая за Мухиным и Гмызой, которые, радуясь, словно дети, разглядывали оружие.
– Да я же – зоркий сокол! Какие крысы, когда я в слона с десяти метров не попаду!
– У тебя что – плохое зрение? – удивился Шестаков. – Впервые слышу. Что, и очки носишь?
– Не. Валяются где-то дома. Я пару раз надел – тьфу! За ушами трут, на нос сползают, одна морока.
– А ты поролон проложи и пластырем закрепи, – серьезно посоветовал Витек. У Гмызы такое непредсказуемое чувство юмора, что трудно и определить, шутит он или добрый совет дает. Толик махнул рукой:
– На фиг, будут деньги – куплю контактные линзы.
– Во-во, – гогоча, поддержал разговор Витька, – я как раз недавно анекдот в газете прочитал, как дядька глаз в стакане выпил. Приходит к врачу, а тот говорит…
– Отстань, Грымза, вечно всякую дрянь вычитаешь.
Мухин посмотрел на часы:
– Мишк, ты домой собираешься?
– Вообще-то да. А ты что – опять ко мне мылишься?
– Да нет, – неуверенно ответил Толик.
– Ладно уж, поехали. Я сегодня доступен и добр. Если заплатишь половину, позволю отвезти себя домой на такси. Только, знаешь, дома есть совсем нечего. Пускай Гмыза нас чаем напоит за то, что мы его простили.
– За что? – искренне удивился Витька, которого за последние полчаса не меньше трех раз обозвали в глаза «кретином» с вариациями.
– За подозрения, мой друг, за подозрения. А сейчас хочешь сеанс ясновидения? – Шестаков закатил глаза, изображая транс. – Вижу! В кладовке! Рядом с черными ботинками! В холщовой сумке!
– Проныра… – восхищенно сказал Витька. – Когда успел?
– Метод Шерлока Холмса, – охотно объяснил Миша, выходя из транса. – Ты утром на вокзал ездил, так? Однако никого не встречал, не провожал, так? А будь я проклят, если в каждой посылке тебе не присылают домашнего сала! Ну? Оставалось только проверить догадку и уточнить местонахождение объекта. Не жмотись, угости товарищей. У Мухина в сумке, кстати, свежая буханка.
Гмыза покорно ушел за салом, а Шестаков снова вытянул ноги и, сладко зевнув, подтянул к себе газету с фотографией «Крысоловов».
Да, Петуховой, конечно, виднее, что писать, а чего и не писать о «Крысоловах». Но, черт побери, Мишка и сам был бы не прочь покрасоваться на первой полосе в заляпанном комбинезоне со связкой крыс – штук семь-десять в руке. Как вчера на «Академической». И Тане принести в лабораторию, небрежно на стол кинуть: смотри, какие мы неслабые ребята. И чтоб она ужасно здорово, по-мальчишески сказала: «Ух ты!», а потом отколола бы какую-нибудь свою фирменную шуточку – легкую, кусачую, из тех, над которыми Мишка смеялся до слез.
Шестаков улыбнулся своим мыслям. Кажется, за прошедшие 36 лет он столько не смеялся, как за последнюю неделю. Стоило им с Таней встретиться, как мир вокруг моментально превращался в детский утренник с клоунами. Из окон начинали падать пакеты с кефиром – прямо под ноги солидным тетенькам в светлых плащах; у солидных же дядечек ветром срывало шляпы; трое рабочих несли чугунную ванну, надев ее на головы, и сбивались с дороги…
Самым удивительным открытием последних дней стало то, что Петухову-то, оказывается, тоже зовут Таней! Как это странно, когда одинаковое сочетание четырех букв может принадлежать совершенно разным людям и вызывать абсолютно разные ассоциации… Шестаков, сильно смущаясь сам себя, даже позволил себе немножко попоэтизировать.
Сильно пересеченная и плохо изученная местность с повышенной вулканической деятельностью, готовая в любой момент порадовать новорожденным грязевым гейзером, носила имя «Петухова Татьяна».
Смышленый зверек, сидящий на плече и щекотно кусающий за ухо, назывался просто «Таня».
«Ты влюбился, старый болван!» – строго говорил себе Миша. И улыбался.
– Ты влюбился, Рэмбо? – спросила позавчера Носатая. Он пожал плечами.
– Ты влюбился, – заявил Мухин, наблюдая за ним.
– С чего ты взял?
– Ты сейчас улыбаешься, как Гмыза, – сказал мстительный Толик.
