– Ладно, – робко подал голос неунывающий Корняга. Кстати, способность не унывать мне в нем нравилась. – Давай хоть привал сделаем. Поедим, а там, глядишь – и мысли какие появятся. А, Моран?
– Все бы тебе жрать… – сказал я и вдруг спохватился. – Как ты меня назвал?
Корняга смутился.
– М-моран…
Я подозрительно склонил голову набок.
– С чего ты взял, что меня так зовут?
Раскрыв дупло-рот, пень сполз с плеча и отодвинулся от меня.
– Чародей тебя так называл…
– Запомни, деревяшка. Меня зовут Одинец, и никак иначе. Запомнил?
Корняга с готовностью закивал:
– Да, да, запомнил. Одинец… Так Тури и передам.
– Она знает.
Река плескалась, словно нашептывала какую-то сокровенную древнюю тайну жизни. Да так оно, скорее всего, и было, только кто, кроме хорингов, понимает теперь шепот рек? Жаль все-таки, что они ушли из мира. И обидно что для меня, счастливца, которому довелось за несколько дней дважды встретиться со Старшими, обе встречи закончились стычками. Причем в первый раз мне лишь чудом удалось избежать смерти, а во второй я вернулся из уготованной хорингами Тьмы и вовсе непостижимым образом, для которого даже «чудо» слишком поверхностное и легкомысленное слово.
Соскочив с Ветра, я забросил поводья ему на шею, а потом подумал и совсем снял уздечку. Пусть отдохнет. Напьется – он как раз успел остыть после бега, а дальше бежать оказалось некуда. А я костер, пожалуй, разведу – холодное мясо косули еще оставалось, хоть и мало, но холодным его есть совсем не хотелось.
Как всегда из ниоткуда возникла карса. Шевеля усами, она лениво прошествовала мимо меня к воде, лишь отрывисто скользнув взглядом желтых глазищ. Тоже, поди, пить захотела.
– Послушай, пень, – начал было я, но джерхово чучело осмелилось возразить.
– Меня зовут Корняга, и я не пень, а корневик! Это не одно…
– Послушай, пень, – повторил я. – Мне совершенно кисло, кто ты и как тебя зовут – для меня ты всего лишь пень. Пользы от тебя – чуть, а жрешь ты больше медведя, ей-право…
– Я могу передавать твои слова госпоже Тури, а ее слова – тебе. Это важ…
– И поэтому, – продолжил я, – если ты будешь меня доставать и болтать не по делу, я отнесусь к тебе и вовсе как к обычному пню, а именно – сожгу. Поэтому, если не хочешь стать огненной вехой, – я ухмыльнулся, – пшел за дровами! И живо мне!
Корняга испарился, словно капля, упавшая в пламя. Мгновенно и с сухим шорохом, только песок полетел из-под корявых корешков.
– Ну, вот, – проворчал я знакомым до отвращения тоном. – Может ведь, когда хочет, бревенчатое отродье…
Тон я заимствовал частично у Лю, частично у Унди Мышатника, упокой Тьма его нетрезвую душу. Кстати, сейчас бы пив… Ой, нет, нет, обойдусь водой!
Я вскочил и торопливо зашагал к реке, стараясь изгнать из головы все мысли сразу. Охоты вторично угодить в Сунарру у меня совершенно не было.
Не дойдя нескольких шагов до плещущихся волн, я замер. Потому что снова уловил: что-то не так.
Карса стояла у воды, дугой выгнув спину, задрав хвост и безумно выпучив глазищи. Уши она так прижала к голове, что казалось – их нет вообще, и еще чувствовалось, что она готова гневно зашипеть, но боится. Смотрела карса на Ветра.
Ветер зашел в реку по самое брюхо, но не это меня поразило. Меня поразило, что он, словно цапля, погрузил голову в воду. Целиком. И стоит так уже довольно долго.
Челюсть у меня отвисла. Что и говорить. Карса в два прыжка оказалась рядом со мной и на всякий случай прижалась к ногам. Я на всякий случай попытался ее успокоить.
– Тише, малышка, тише… Давай не будем шуметь… на всякий случай.
И мы стали не шуметь. Или не стали шуметь. Короче, молча пялились на Ветра, который и не думал вытаскивать голову из воды. Наконец я не выдержал.
– Эй, Ветер! – позвал я тихо.
Конь тотчас повернул ко мне голову, наконец-то вытащив ее из воды. Челюсти его мерно двигались, а с губ свисали длинные плети водорослей. Ветер пасся, оказывается.
Чувствуя себя донельзя глупо, я погладил карсу, чтоб успокоилась, и шагнул к коню, совершенно не усматривающему в происходящем ничего странного. Я, напротив, усматривал. По-моему, не пристало коню погружать голову в воду, конь не выдра; но раз уж погрузил, то не пристало голове оставаться сухой. А Ветер оставался сухим, весь, от ушей до кончика хвоста. Ручаться я не мог только за ноги, еще и сейчас скрытые волнами. Но почему-то мне казалось, что выйди конь на песок – у него окажутся сухими даже копыта.
– Смутные дни трижды! – попытался я себя успокоить. – Это я сошел с ума, ты, Ветер, или все-таки река?
Ветер, конечно, не ответил. Зато зашипела карса.
