окраску; вены на его шее вздулись. Гладиатор побежал обратно.
«Ба, может быть, с ним случится удар и мне присудят победу по очкам?»
Нет, на такую удачу рассчитывать нечего. На этот раз Люпус тоже пробрался через проем, пыхтя и извергая проклятия, обдирая бока и живот о грубый камень. Скитеру пришлось вернуться на открытое пространство, где ему меньше всего хотелось находиться, но он все же избежал убийственного выпада, нацеленного ему в бок. Крики и ахи с трибун возвестили о том, что кто-то из гладиаторов повержен. Краем глаза Скитер увидел одного из ретиариев, лежащего на песке, с левой рукой, поднятой в мольбе о пощаде. Публика с ревом ощетинилась поднятыми вверх пальцами. Император повторил их жест, сделав поднятым вверх большим пальцем движение от живота к горлу.
Секутор, тяжело ранивший своего противника в ногу, поднял меч и пронзил ему грудь. Толпа одобрительно взвыла. Преследуемый по пятам Люпусом Скитер бросился к одной из колесниц, не обращая внимания на ругательства, которыми осыпали его и Люпус, и возница. Скитер уцепился за сбрую одного из коней и повис на ней, сберегая силы и дыхание, в то время как Люпус тщетно пытался догнать его. К лежавшему на песке мертвому гладиатору подбежал какой-то тип, размозжил ему череп тяжелым молотом и отволок его тело с арены.
«О’кей. Значит, поднятый палец означает, что тебе хана, и, если парень, с которым ты бьешься, не доведет дела до конца, тебя все равно прикончат. Что ж, малыш, будем знать».
Он отцепился от сбруи запряженной в колесницу лошади и бросился между двумя бившимися всадниками, проскользнув под брюхом одной из лошадей. От неожиданности бедная скотина заржала и отпрянула назад, загородив дорогу Люпусу. Толпа взорвалась одобрительными криками и смехом. Глаза Скитеру заливал пот, смешанный с пылью из-под колес и копыт. «Ничего, песчаные бури в Гоби тоже будут», — решил Скитер. Он порадовался тому, что Есугэй Доблестный чуть не силком гонял его на эти ежегодные охоты.
«Если я смог убить из лука снежного барса, этого ублюдка я уж как-нибудь достану.
Может, и достану…
Если только держать ухо востро».
Дождавшись, когда Люпус приблизится, Скитер бросился на землю, перекатился под клинками и вскочил, держа наготове пригоршню песка и сеть, которые и швырнул в извергавшего проклятия противника. Люпус зарычал, пытаясь протереть глаза руками и высвободить запутавшуюся в сети ногу. Скитер дернул — довольно сильно. Люпус грянулся оземь — еще сильнее. Зрители повскакивали на ноги, кровожадно визжа. Люпус рубанул мечом и сумел высвободиться, прежде чем Скитер со своим смертоносным трезубцем успел приблизиться к нему.
«Черт возьми, не хочу же я убивать этого проклятого кретина, но что же мне еще прикажете делать? Пригласить его на вальс?» На всякий случай Скитер отодвинулся чуть дальше от Люпуса, все еще пытавшегося вы моргать песок из глаз, и размотал с пояса аркан. Он собрал его в петлю и качнул взад- вперед. Что-что, а пользоваться лассо он умел. Скитер ухмыльнулся недоброй, плотоядной улыбкой. Обе недели утомительных занятий он старательно проваливал все упражнения с арканом, равно как и с сетью. Разумеется, его наставники не упустили возможности пошутить, выслав его на арену с оружием, которым он владел хуже всего.
«Благословен будь, Есугэй, где бы ты сейчас ни был, за то, что обучил меня кой-каким штучкам».
Толпа взревела трижды — трое гладиаторов пали на арену один за другим и расстались с жизнью. Четвертого пощадили, и он, ковыляя, но с достоинством удалился с арены. Скитер прыгал и уворачивался, а силы его все убывали от солнца и неумолимого натиска Люпуса.
«Давай-ка, Скитер, придумай что-нибудь впечатляющее, пока из тебя не сделали люля-кебаб».
Один из гладиаторов упал с колесницы, волочась за лошадьми. Публика кровожадно взвыла, его соперник погнался за ним и прикончил, получил награду и покинул арену под вооруженной охраной.
«О’кей, значит, даже если ты победил, тебя ожидает шайка солдат, чтобы отвести обратно в казарму. Что ж, будем знать».
Ребра его обожгло острой болью, и он на мгновение задохнулся, но все же, проклиная себя за невнимательность, успел поймать зубьями трезубца меч Люпуса и, повернув, выбил его у того из руки. Люпус зарычал и бросился вперед. Порез на ребрах горел так, словно его укусила тысяча пчел. Будь это не скользящий удар, а прямой, Скитер уже истек бы кровью на песке.
Скитер повернулся и побежал, слишком обессиленный, чтобы увертываться от ударов. Люпус расплылся в улыбке и бросился вдогонку, чтобы добить наверняка. За неимением других идей Скитер запел — голосом, хриплым от боли и усталости. Глаза Люпуса удивленно расширились. Скитер продолжал петь — дикую, устрашающую боевую песнь монголов-якка. Ближние к нему зрители смолкли, удивленные не меньше Люпуса. Скитер не упустил момента и метнул лассо. Бросок получился что надо. Петля накрыла Люпуса и скользнула вниз, затянувшись у колен. Скитер дернул. Люпус с удивленным возгласом грянулся о песок.
Увы, Скитер не мог перевести отдельных слов и выражений из того шквала возгласов, что обрушился на него, но общий смысл их явно сводился к «Проткни же ему пузо своим дурацким трезубцем, кретин!».
Этого Скитер делать не стал. Люпус не просил о пощаде, но Скитер не собирался лишать его жизни, если ему только не прикажут делать этого. А может, даже и в этом случае. И что, интересно, делают с гладиатором, отказавшимся выполнить приказ толпы и императора? «Должно быть, этот псих с молотком размозжит тебе череп или что-нибудь вроде этого…» Пока Скитер был погружен в эти невеселые мысли, Люпус рубанул мечом по стягивающей его ноги веревке. Та, разумеется, лопнула, оставив в руках у Скитера меньше половины ее первоначальной длины. Ему не оставалось ничего другого, как бежать, на ходу завязывая новую скользящую петлю…
…И тут это и случилось.
Ответ на все молитвы, что возносил он к небесам.
Верховой андабат, смертельно раненный своим соперником, рухнул на песок. Пока толпа восторженно визжала, победитель собирал дары, а палач с молотом колотил им в свое удовольствие, освободившаяся лошадь с волочившимися по песку поводьями подскакала к Скитеру на расстояние броска лассо. Скитер сделал мастерский бросок, и петля захлестнулась на шее животного. Бедная скотина рванулась вбок, но вполсилы. Скитер подбежал к ней и с ловкостью, не утраченной еще со своих монгольских дней, взлетел в седло. Стремена здесь отсутствовали, зато само седло было вполне ничего, и лошадь, сделав еще одну не слишком энергичную попытку встать на дыбы, успокоилась и покорилась ему.
Скитер повернул лошадь и краем глаза увидел выражение лица Люпуса. Он громко рассмеялся, снова запел свою боевую песнь и устремился в атаку, опустив трезубец наподобие средневекового копья. Люпус едва успел увернуться от трезубца и лошадиных копыт. Толпа сходила с ума. Даже император выпрямился на своем троне и подался вперед.
«Ну что, гады, не ожидали?»
Скитер гонял Люпуса кругами, грозя ему трезубцем, покалывая его, сбивая с ног и позволяя подняться снова, давая понять своему противнику — а вместе с ним и зрителям, — что он играет с обреченной жертвой. Кровь пела в его жилах. Вот это жизнь! Загнать врага в угол, заглянуть ему в глаза и не увидеть в них ничего, кроме удивления и нарастающего ужаса…
Люпус попытался напасть на него с единственным оставшимся у него мечом, но Скитер перехватил его трезубцем и выбил из рук. По трибунам пронесся вздох. Безоружный Люпус гневно зарычал что-то, потом бросился вперед и схватился за трезубец. Несколько секунд — показавшихся им долгими минутами — они тянули его каждый к себе. Скитер умело подавал лошадь назад, таща за собой Люпуса, всем своим весом пытавшегося вырвать трезубец.
Скитер бросил взгляд на арену, и сердце его вздрогнуло от дикой радости. У ног одной из золоченых богинь (она стояла в запряженной парой львов колеснице) лежала длинная охотничья пика, оставшаяся на арене, наверное, от одного из предыдущих боев. Скитер ухмыльнулся и отпустил трезубец. Люпус попятился и упал, пропоров себе при этом руку и оцарапав острием трезубца грудь.
Под сделавшийся уже осязаемым рев толпы Скитер послал лошадь в галоп и свесился с седла вперед и вниз. От каменных блоков его голову отделяло каких-нибудь несколько дюймов. Малейший просчет грозил
