равнодушным к этой потере, не испытав никакой боли. Затем злобно посмотрел на противника и вновь пошел на него. У Шедоуспана волосы поднялись дыбом, когда он увидел, что на лице Керда появилось два рта: в рассеченном горле открылась щель длиною в несколько дюймов. Однако рана не была красной и даже розовой. Она напоминала дыру в старом трухлявом мешке.
Ганс вновь не увидел крови. Однако ланцет в уцелевшей сероватой руке покойника блестел весьма реально.
Шедоуспан задрожал от ужаса и весь покрылся гусиной кожей. И все же он продолжал полагаться на свою ловкость. Он дал оборотню замахнуться, отклонился в сторону от разящего тонкого лезвия и двумя быстрыми сильными ударами отрубил вторую руку. Она шлепнулась на пол с тихим мягким звуком, словно ватная.
И вновь ни крови, ни даже сукровицы.
«О боги, боги... мертвые не кровоточат! Но будь оно все проклято, они при этом не должны разгуливать всюду!»
— Ну что теперь, потрошитель беззащитных тварей? Может, попробуешь откусить мне палец-другой, покуда твоя голова еще не покатилась по полу, или просто пойдешь туда, откуда пришел?
Керд дернул головой, которая уже едва держалась на шее с разрезанным горлом.
— Ты слышишь, как дрожит твой голос от страха, ублюдок Ганс?
— Он может дрожать лишь от отвращения... ибо кому придет в голову бояться куска мертвой слизи без обеих рук?
Посмотрев на серый обрубок одной руки и болтающуюся вторую, Керд, казалось, задумался.
— Ты прав, трущобный крысеныш. Я всего лишь иллюзия. — И с этими словами Керд исчез.
За ним последовала и отрубленная рука вместе с кулаком, все еще сжимавшим хирургический нож.
И вновь ноги Шедоуспана решили за него, что пора присесть. Стена была рядом, и он тяжело соскользнул по ней на пол. Плюх!
Глава 13
Посидев немного в смятении с пересохшим от жажды горлом, Шедоуспан поднялся на ноги, подобрал свой нож — осторожно, словно тот мог наброситься на него, — и продолжил свой путь по коридору. Его желудок раздраженно и шумно напоминал о том, что он пуст. Горло совсем пересохло, а рот, казалось, был обсыпан изнутри песком. Безумие манило его, словно красивая шлюха, обещающая утехи задаром. Наконец он подошел к лестнице, ведущей вниз, и ошеломленно уставился на царапину, прочерченную на земляном полу.
Он вновь опустился на пол, совершенно сбитый с толку. Попытался обдумать все, что произошло, в голове зашумело и застучало. Получалось так: он спустился по тридцати девяти гладким каменным ступенькам. Потом пошел по ровному коридору. Встретил Керда. Керд исчез; впрочем, Керда вообще там не было. После короткого отдыха, в течение которого он точно не спал, Шедоуспан пришел сюда — и все это на одном этаже, не поднимаясь и не спускаясь.
Он забормотал в полной растерянности:
— Как мог я спуститься вниз и оказаться наверху? Никак. Это невозможно. Ладно, пусть. Тогда... может, это другие ступени, и кто-то или что-то скопировало мою пометку, перенеся ее с той лестницы? — Он вяло помотал головой. — Боги! — внезапно выкрикнул он. — Ну как я могу хоть в чем-то быть уверен? Как мне узнать, что здесь настоящее, а что нет?
Рассудок Ганса помутился и готов был покинуть его.
Он услышал собственный нарастающий вой, похожий на рыдание, и испуганно захлопнул рот. Неважно, что никто здесь не мог слышать этих унизительных звуков; он сам-то слышал это, а у него еще оставалась гордость, и стерпеть унижение он не мог даже от себя самого.
«Хоть бы здесь был Нотабль, — подумал он, но секунду спустя одумался. — Нет, нет! Мне уже никогда не выбраться отсюда, а старина Нотабль жив и в безопасности... и у него есть вода и пища!»
Спустя некоторое время он тяжело поднялся, повернулся и пошел, сам не зная куда, не имея ни малейшего представления, в какую сторону идет и бывал ли уже здесь прежде. Он уже давно утратил походку Шедоуспана, скользящую, легкую, как у кошки. И он больше не покачивал бедрами, как Ганс, когда хотел произвести впечатление. Он тащился, еле волоча ноги, несчастный, безвольный и почти раздавленный. И через некоторое время уперся в гладкую стену, от которой вправо и влево уходили одинаково мрачные коридоры.
Перед правым коридором лежал лоскут черной ткани.
«Либо это означает, что в прошлый раз я пошел направо, а теперь сделал полный круг и должен на этот раз идти налево, — равнодушно отметил он, — либо... большая собака случайно уронила здесь этот лоскут, и я здесь никогда не бывал. Или же я пошел налево, а этот чертов пес переложил мою отметку специально, чтобы запутать меня.
Запутать меня! Боги! Точнее будет сказать: продолжать меня путать!»
Пока он пытался сообразить, какое же все-таки направление выбрать, ему пришла в голову умная мысль сделать кинжалом отметку на стене. Он решил так и поступить, да еще нацарапать стрелку на конце. Ганс провел кинжалом горизонтальную линию... и камень в стене внезапно подался назад, открыв квадратную нишу. Там стояла бутыль с прозрачной жидкостью.
Ганс широко улыбнулся. «Ага!»
Но тут же нахмурился. Меньше всего ему хотелось, потянувшись за бутылкой, потерять руку, защемленную внезапно опустившимся камнем или какой-нибудь другой ловушкой. Чтобы избежать этого, он засунул в нишу нож как распорку, достал бутыль и выбил нож ибарским клинком.
В тот же момент со звоном из стены выскочила стальная пластинка, перекрыв нишу.
— Ха! На-ка, получи, поганка! — Этими словами Шедоуспан отпраздновал одну маленькую победу. Он сжал бутыль, поднимая издевательский тост в адрес неудачливой ловушки и ее изобретателя, кем бы он ни был. Похоже, Корстик?
Как ни опьянила его победа, он не забыл столь же тщательно, как и раньше, обследовать бутылочку, а когда наконец глотнул, то ощутил все ту же чистую воду. Ганс улыбнулся. И еще раз шутливо поднял сосуд, подмигивая стене.
Сделал еще один глоток и... ослеп.
Шедоуспан ковылял по коридору, ударяясь о стены. Его хватали руки, высовывавшиеся из камней, клевал огромный петух, а сердце его безнадежно билось, и из незрячих глаз лились слезы, и он вслепую размахивал, отбиваясь от нападений, ибарским ножом — и чувствовал, что его выпады бесполезны — и бежал, врезаясь в стены, и падал навзничь, и в конце концов опустился на землю, стараясь не зарыдать.
Он совсем был плох, боялся пошевельнуться и лил, и лил слезы…
Подобно невидимости, слепота в конце концов исчезла. Зрение возвратилось внезапно. Только что он еще был слеп; в следующий момент он моргнул и... прозрел и при этом еще лучше стал видеть в сумраке своей подземной темницы. Он не имел представления о том, сколько длилась его слепота — мгновения или день Когда он набрел на широкий коридор, вход в который охраняло нечто, сначала показавшееся ему коровой, но оказавшееся крысой величиной с корову, он точно знал, что не был здесь прежде. И мурашки вновь зашевелились по спине.
Серое чудовище было на привязи. От ошейника к стальной пластине в стене слева тянулась цепь. Ее длина позволяла животному полностью перекрывать вход в коридор, который был не менее пятнадцати футов в ширину... а позади этого неестественного и сверхотвратительного создания Ганс разглядел стол. Обычный стол, дотянуться до которого крысе не позволяла цепь. Стол был покрыт красивой белой скатертью с желтой каймой, на которой стояли яства, заставившие желудок Ганса вскипеть и даже вызвавшие немного слюны в пересохшем рту Ганса: кувшин, кружка, тарелка, баранья нога и головка сыра.
