— Что?
Глаз запрыгал от радости, или удовольствия, или счастья, или еще черт знает чего.
— Гляди!
Ганс остановился и словно завороженный стал смотреть, как невидимое веко медленно надвигается на огромное глазное яблоко, мигая. Это было похоже на толстую штору, которая опускалась на освещенное окно: Глаза просто не стало. Через мгновение он подтвердил секрет своей невидимости, появившись прямо перед изумленным Гансом.
— Будь я проклят — Думаю, что тебе все понятно, — заметил Глаз. — Такты действительно идешь к Корстику?
— Да, потому что я начинаю беспокоиться о Нотабле. Но…
— Нотабль? В твоих устах это слово звучит как имя.
— Это и есть имя.
— Странное какое-то.
— Кто бы говорил!
Глаз немного покачался, доказывая, что обладает мудростью понять шутку.
— Кто такой Нотабль?
— Мой кот.
Глаз подпрыгнул на пару футов вверх, словно им выстрелили из арбалета, фыркнув при этом.
— О…. Кот? Ты не говорил мне, что увлекаешься кошками.
— Я не увлекаюсь кошками. У меня просто есть друг, который выглядит котом. Это мой очень хороший друг, — добавил Ганс, пресекая любые дальнейшие комментарии по поводу кошачьего происхождения Нотабля. — Кстати, когда Нотабль будет поблизости, держись повыше, Глаз. Как можно выше. Этот кот отличный прыгун и может взобраться куда угодно.
— Я запомню, — холодно сказал Глаз.
— Как бы то ни было, сначала мне необходимо увидеться с Аркалой.
Глаз снизился и опустился прямо на правое плечо Ганса. Тот даже присел от натуги.
— Вот уж не думал, что ты такой тяжелый! Как такое может быть?
— О, прости, — Глаз моментально сделался легче. Ганс вздохнул.
— Как такое возможно? — спросил он почти жалобно.
— Что? — уточнил Глаз.
— Ты был тяжелым и вдруг стал легче. Не очень понятно. Я хочу сказать, что ты висишь как поплавок в воздухе.
— Что касается веса... что ж, и такое бывает. Я могу менять свой вес. Не заняться ли нам опять прежними делами?
Внезапно его вес вновь увеличился. Ганс отпрянул, невольно опуская плечо.
— Прекрати! Глаз полегчал.
— Просто хотел показать тебе, что это возможно, — легкомысленно прокомментировал он.
Шедоуспан некоторое время шел молча.
— Больше ни о чем не буду тебя спрашивать. Пройдя еще одну улицу до конца, он все же решился задать еще один вопрос: есть ли у его компаньона имя или что-то вроде того.
— Тебе не нравится называть меня Глазом?
— Нет, нет, — поспешил заверить его Ганс. — Я просто интересуюсь.
— Ладно, ладно. Мудрость в том, чтобы знать, когда захлопнуть рот.
«По крайней мере, теперь я это усвоил», — угрюмо подумал Ганс.
Глаз предпочел не сопровождать своего нового друга во время визита к Аркале и исчез: то ли моргнул, то ли отправился блуждать; уступив дорогу с преувеличенным уважением парочке аскетично одетых послушниц, которых называли Хранительницами Очага, Ганс огляделся вокруг и убедился, что остался один. В поисках Глаза ему даже пришлось покружиться вокруг себя, привлекая к себе внимание прохожих, чего ему очень не хотелось делать. Глаза не было видно.
Покачав головой, Ганс пошел дальше. В голову полезли мысли о Мигнариал, которая могла сейчас думать о нем и волноваться. Ганс даже испытал небольшое раскаяние, но он всегда оставался одиночкой, и это было важнее всего.
Глава 20
Тем городом, откуда пришел Ганс, правили высокомерные ранканские поработители и бейсибцы, которые были не вполне людьми и хотели, чтобы их не считали поработителями. Но кто принес Санктуарию больше всего бед, так это колдуны. Вот почему Гансу было странно, что жилище Верховного Мага находилось в фиракийской ратуше. Однако маг Аркала оставался его другом. Апартаменты у него были отменные. Шагая по толстому шерстяному ковру, украшенному сложным многоцветным узором, Ганс не произнес ни слова, даже не поприветствовал хозяина. Он просто подошел к человеку, сидевшему у окна, и протянул ему два кольца из подземной норы Корстика.
Пока Аркала изучал их, он рассматривал Аркалу. Как ни странно, Верховный Маг Фираки был на этот раз очень просто одет. Длинная белая туника поверх белых штанов, заправленных в короткие мягкие сапожки. Единственным украшением служил медальон на цепочке. Впрочем, это не было украшением; стилизованная золотая эмблема извещала, что перед Гансом Глава Магистрата и, стало быть, вопреки уверениям владельца, первый гражданин города, если не правитель.
Ганс уже решил не водить мага к тому дереву, где он спрятал остальную добычу из подземелья, а также не упоминать о том, что ему известно о четверых медитонезских наемниках... и Малисандисе.
Аркала качнул рукой вверх-вниз, словно взвешивал безделушки. Когда он поднял голову, его взгляд был очень мягким.
— Это подарок?
— Боюсь, что нет, — сказал Ганс, но на лице его не проступила та улыбка, которая слышалась в голосе и словах. — Я прошу тебя сказать, что они из себя представляют. Что они могут делать.
— Стало быть, ты знаешь, что они волшебные. Ганс кивнул.
— Кое-что об этих кольцах я знаю, — сказал ему Аркала. Он задумчиво рассматривал два блестящих кольца на ладони. — Вот это — очень древнее, и я всегда подозревал, что оно у Корстика; его владелец почти ни в чем не будет знать отказа.
Ганс заморгал, увидев радужные перспективы.
— Правда? Здорово!
Аркала внимательно посмотрел на него.
— Для того, кто хочет неограниченной власти. Я ее не хочу, и не хочу, чтобы кто-то другой ее получил. Первым делом я попробую разрушить чары, уничтожить силу кольца. Если оно не поддается, я просто уничтожу его.
Он не спрашивал разрешения; он просто сообщал о том, что сделает. Если бы на месте Аркалы был кто-то другой, Ганс начал бы колебаться, возражать или того хуже.
— Какая расточительность… — тихим шепотом сказал Ганс, с сожалением глядя на кольцо и отгоняя неуместные мысли.
Аркала хмыкнул.
— А вот это, Ганс... эта вещица — древний ужас Ниси. Он дает владельцу власть над смертью.
— Ты имеешь в виду — оживлять мертвых или поддерживать жизнь в человеке, которого пронзили стволом дерева?
Воспоминания нахлынули мгновенно, воскреснув яркой картиной. Она была настолько отчетливой, настолько отвратительной, что стало ясно: ей не суждено когда-либо покинуть его память. Сук толщиной с бедро громко затрещал, перекрывая шум листьев под ветром. Взглянув вверх, Шедоуспан умудрился хрипло прокричать предостерегающее «эй!», а ветка между тем уже неслась на него, шурша листьями. Безобразно корчась, вместе с веткой падал и пронзенный ею Тьюварандис, насаженный на самое толстое копье, какое
