содержания его программы подготовки, и поэтому мы избавлены от неудобства быть вынужденными придумывать, как поделиться с ним своими взглядами, не задевая его чувств.
Схожим образом, когда нам объявили, что мы должны научиться маршировать, так как это «наилучший способ переместить группу солдат из одного пункта в другой в наикратчайший период времени», нам не дают шанса спросить, рассматривала ли армия вообще или сержант в частности выгоды быстрого переезда.
Хотя в ходе нашей подготовки обнаруживается немало проявлений сомнительной логики вроде этого, есть только один момент, против которого мы серьезно возражаем. Хотя мы изо всех сил стремимся не показывать всем это отступление от армейского мышления, в один прекрасный день оно наконец привлекает внимание общественности, когда мы находимся на стрельбище.
Армия учит нас стрелять из арбалетов… что вполне понятно, так как для обучения пользоваться в бою большим луком хоть с какой-то степенью умения требуется немалый срок, делающий его таким образом сомнительным предметом изучения при начальной подготовке. Пращи — и того хуже, так как пока не добьешься почти мастерского владения ей, то наилучшие шансы причинить вред этим оружием — это удавиться названным оружием, вместо того, чтобы запустить камень куда-либо поближе к общему направлению цели. Однако даже самые физически неумелые недотепы способны за один день достичь минимального уровня эффективности при стрельбе из арбалета, поэтому армия несомненно избрала данное конкретное оружие для ознакомления рекрутов с тонкостями стрелкового боя.
— Как видите, при этом упражнении вы будете стрелять по мишеням, сделанным в натуральную величину и в виде человека, — говорит сержант Любби, уже наоравшись, наконец, по поводу безопасной дистанции и правильного обращения с арбалетом. — Армия предпочитает тренировать вас на них, а не на кругах с яблочками, так как это лучше подготовит вас, как духовно так и эмоционально, стрелять из своего оружия в живого противника. В ходе этого упражнения вы должны все время внушать себе, что чучело перед вами — это живой враг, который хочет вас убить, и вести себя соответственно. Я ясно выразился?
— ДА, СЕРЖАНТ!!
Группа теперь отлично усвоила этот ответ… и ей потребовалось для овладения им всего несколько дней тренировки. При надлежащем сигнале присоединяемся и мы с Нунцио, хотя на данном этапе и возникают несколько вопросов, которые необходимо было бы поднять.
Например, хотя идея, стоящая за применением таких мишеней сама по себе интересна и, возможно, даже достойна восхищения, я за все годы работы в Синдикате никогда не видывал противника, который бы сделал тебе любезность стоять как скала, на открытом месте, выпрямившись во весь рост и расправив плечи, пока пытается застрелить тебя. Они больше склонны скрючиться и распластаться, прячась за чем- нибудь и двигаться, пока посылают тебе послание, именно для того, чтобы свести к минимуму твои шансы достать их, прежде чем они дойдут до последнего приветствия. В свете этого, думать, будто ты умеешь стрелять по тому, что способен всаживать стрелы в соломенное чучело любой формы, кажется мне опасным образцом излишней самоуверенности, которую никак не следовало бы поощрять. Но я помалкиваю об этом, сочтя, что это только первый раунд для ознакомления всех с оружием и что серьезная подготовка будет в полной мере проведена позже.
Вскоре группа расставлена на линии стрельбы и поочередно сыплет стрелами по мишеням в то время, как сержант и капрал рыскают взад-вперед позади строя, поощряя некоторых и оря на медленно усваивающих науку. Этот стиль руководства является, как я заметил, общим для армии и Синдиката, и сводится, попросту говоря, к убеждению, что если достаточно громко кричать на тех, кто делает что-то не так, то они прореагируют делая это так.
Мы с Нунцио не лезем в первую команду стреляющих, так как мало опасаемся сдачи данного конкретного зачета. И сосредотачиваемся вместо этого на том, как действуют остальные члены группы, так чтобы суметь помочь тем, у кого возникают трудности.
Братья Слеппни стреляют на удивление хорошо, оба не только попадают при каждом выстреле в цель, но и садят стрелы в участок площадью всего в две пяди. Однако, в связи с тем, что мишени стоят достаточно близко, чтобы попасть в них даже камнем, эта демонстрация меткости не производит на меня особого впечатления. С другой стороны, Сержант Лыбби, похоже, искренне доволен их выступлением.
— Вот такое обращение с оружием армии нравится видеть! — громко говорит он так, чтоб его слышали все. — Кто вас, собственно, научил так стрелять, ребята?
— Наш папаша, — ухмыляется Шу Слеппень. — Возможно, вы слыхали о нем. Его зовут Куро Слеппень.
— Хотя мамаша стреляет лучше него, — добавляет Хи Слеппень. — Ее зовут Ос Слеппень.
С этого момента я перестаю следить за разговором, потому что у меня от него живот болит, и потому, что Нунцио знаком подзывает меня к себе.
— У нас есть проблемы, — говорит он, что не удивительно, так как, зная его так хорошо, я вижу, что он обеспокоен.
— Например?
— Это все Тру-Тень, — говорит он, поскольку именно так мы стали звать нашего юного мага. Думаю, он не смог бы попасть и в стенку амбара, даже если б сам находился в нем.
Я бросаю взгляд через плечо, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Трутень пускает стрелу, которая разминулась с мишенью футов на пятнадцать, плюс-минус миля. Капрал тут же очутился рядом с ним, и помогал советами во всю силу легких.
— Вижу. Ну, ему, похоже, и не придется особо стрелять, раз он числится магом.
— Может и так, — пожимает плечами Нунцио. — Но нам полагается сегодня всем сдать норму или же задержится вся группа… помнишь?
— Это может стать проблемой, — киваю я. — А разве у него нет каких-нибудь заклинаний или чар, способных помочь ему выкрутиться?
Кузен вращает глазами и фыркает с отвращением.
— Шутишь? Он знает всего два заклинания и ни одно из них ничем не поможет на линии огня.
— Два заклинания? Какие именно?
— Давай-ка посмотрим, он знает заклинание Развей, которое позволяет ему видеть насквозь всякие чары.
— От этого мало толку, — признаю я. — А какое другое?
— Навей, — морщится Нунцио, — которое не более чем чары личины, но с дурацким названием.
— Значит, он может всего-навсего надеть на себя личину и видеть насквозь других, — говорю я, проворачивая все это в голове.
— Вот именно. Ничего такого, что поможет ему сегодня сдать норматив.
— Может и так… а может и нет, — задумчиво говорю я. — Вот что я тебе скажу. Ты не мог бы как- нибудь уединиться с ним на несколько минут?
— Нет проблем. Когда он кончит заваливаться на этом круге, ему придется ждать другой очереди. Тогда я смогу увести его. А что? У тебя есть какая-то идея?
— Угу, — усмехаюсь я. — Просто убеди его применить свое заклинание личины… как он там называет его? Ах, да, Навей… так, чтоб вы могли поменяться местами. Тогда ты сдашь норматив за него, поменяешься обратно, и никто ничего не узнает.
— Не знаю, — говорит, потирая подбородок, Нунцио. — Капрала-то мы, может, и сумеем одурачить, но у сержанта глаз-алмаз. Он может заметить, что Тру-Тень какой-то не такой.
— Когда придет время, я позабочусь об отвлечении сержанта. Только постарайся стрелять не слишком хорошо… лишь настолько хорошо, чтобы сдать норматив. Уловил?
Потом делать было особо нечего, пока мы ждем развития плана. Наконец, капралу обрыдло орать на нашего юного мага и он отправляет его прочь с рубежа на «перерыв», пока не даст малость отдохнуть своему голосу.
Пытаясь не обращать чересчур большого внимания, я слежу уголком глаза, как Нунцио кладет руку на плечо Трутня и заводит с ним серьезный-такой разговор, в то же время небрежно уводя его за палатку, где хранится оружие, из поля зрения всех. После того, что кажется нестерпимо долгим сроком, из-за палатки снова появляется «Трутень», шагающий той очень знакомой мне походкой вразвалочку, и я знаю, что сила
