на жреца, избивая его руками и ногами.
– Бей нечестивца! – орала старуха, выпучив затянутые катарактой глаза. – Смерть ему! Он богохульник. Намотать кишки богохульника ему на шею!
– Намотать! – заорали в толпе. – Убивай!
Кто-то наступил жрецу ногой в грязном башмаке на грудь. Сверкнуло лезвие ножа. Гармен успел еще увидеть свирепые дикие бессмысленные лица вокруг себя – и кусочек синего неба, в котором плавал орел. Значит, Единый все-таки услышал его. Значит, он все сделал правильно. Орел прилетел к нему, чтобы побыть с ним в смертную минуту, чтобы стать свидетелем того, как еще один скроллинг умрет с честью. Последняя милость неба – и последний миг света, после которого пришла тьма, в которую канул Гармен ди Браст, один из четырех последних Воинов Свитка.
Глава третья
Gnaesse Wilfe nar Es Wilfersbregg ott[2]
– Он погиб?
– Да, – Медж Маджари убрал руку, и свечение над столом погасло. – Был растерзан толпой, убежденной, что Гармен оскорбил величие императора.
– Он погиб, как герой, – сказал Хейдин.
– Это был его последний поединок. Он был жрецом, и его оружием была правда. Он умер, пытаясь эту правду сказать.
– Как же императору удалось оживить девушку?
– Пока это неизвестно. Одно могу сказать – силы, которые это совершили, глубоко враждебны человеку. Это очень мощная черная магия.
– И кто может ей обладать?
– Человеку такое не под силу. Пока мы не узнаем, кто стоит за воскресением умерших в Гесперополисе, мы бессильны. Помнишь вордланов, с которыми ты сражался в деревне близ Вар-Нахта? Они порождения Магии Луны и Крови. Опытный черный маг может обратить человека в вордлана или обратиться вордланом сам. Этот вид магии мы хорошо изучили. Таков стал наш мир – с гибелью драконов черное колдовство больше не прячется в гнилых закоулках. Но оживление умерших даже Магии Луны и Крови не под силу.
– Что это означает, Медж?
– Это значит, что наш враг – не человек. Мы имеем дело с черной сущностью высшего порядка.
– И как нам быть?
Азориец ответил не сразу. То ли подбирал слова, то ли пытался сам разобраться в своих мыслях. Хейдин в душе понимал нелепость ситуации – сидя в деревенской корчме они пытаются говорить о вещах, в которых пока не могут разобраться даже маги.
– Почему ты молчишь, азориец?
– Думаю, как бы попонятнее тебе все разъяснить. Ты из тех, перед кем раскрывается Завеса, но ты не посвящен в тайные знания.
– Зачем же ты тогда притащил меня сюда?
– Тебе дано противостоять силам зла, значит, ты можешь войти в Круг.
– Клянусь Харумисом и семью пропастями Мор-бара! – Хейдин в два глотка осушил свой бокал с вином. – Одно другого понятнее. Какой еще, к вордланам, Круг?
– Я расскажу тебе все, тем более что выбора у меня все равно нет. Я виноват перед тобой, я вытащил тебя из Вианского замка, где ты вел достаточно беспечную жизнь и теперь подвергаю лишениям и очень большим опасностям.
– Еще бы! Я сразу понял, что я понадобился тебе не как телохранитель для конной поездки по Лаэде.
– Прости меня. Нас ведет судьба. Хейдин. Хотим мы или нет. но почти все, что с нами происходит, предопределено свыше, и мало что можно изменить. Выбор пал на тебя по многим причинам, но главное в том, что ты обладаешь особой Силой.
– Вижу сквозь Завесу?
– Это, во-первых. У тебя абсолютная устойчивость к Злу – это во-вторых.
– Что это значит?
– Большинство людей одинаково подвержены и злу, и добру. Это происходит в зависимости от обстоятельств. Все у человека хорошо – и он вроде тянется к добру, помогает слабым и больным, заботится о семье и своих близких, честно работает и радуется малому. Но такой человек может внезапно измениться неузнаваемо. Добряк превращается в злодея, труженик в вора, честный и порядочный человек – в лгуна и пройдоху, семьянин – в развратника.
– К чему ты мне это говоришь?
– Потому что ты не такой.
– Откуда ты знаешь? Я вовсе не белый ягненок и не пряничный человечек. У меня полно пороков и я сделал в своей жизни слишком много худого и слишком мало хорошего.
– Вот! Это и есть ответ. Ты различаешь добро и зло. Ты очень строго судишь себя и все время задаешь себе вопрос: «А что я сделал хорошего?» Многие люди никогда его себе не задают.
– Я всего лишь старый брюзга, не больше.
