– Так сразу?
– Смеешься? А я ведь сегодня понести могу. День у меня по бабьему календарю такой. Знаешь, как я рассудила? Решила тебе отдаться, и все. Женишься не женишься – я тебя неволить не буду. Все лучше невинность свою тебе подарю, нежели какому-нибудь псу заезжему. Женишься, так я тебе до смерти верна буду. А не женишься, у меня ребенок от тебя будет. На тебя похожий. Всю душу, всю жизнь ему отдам.
– Я люблю тебя, Липка. Люблю так, что никакими словами не сказать. Не ты должна просить о том, чтобы я на тебе женился. Я должен у тебя просить милости женой моей стать.
– Ты от сердца говоришь?
– Сердце мое сейчас и говорит. Оно тобой переполнено до краев.
– Ох! – вздохнула Липка, и Хейдин даже в темноте увидел, как блестят на ее глазах слезы. – Жаль, мамка не дожила. Увидела бы, какой у меня жених!
– Ага, завидный, – поддразнил Хейдин. – Седой, жизнью битый и без гроша за душой. Сама такого выбрала.
– Я лучшего выбрала, – ответила Липка, и голос ее прозвучал так, что Хейдин вздрогнул. – Такого, какого другим девкам вовек не встретить.
– Ты меня не хвали. Я такой, как есть, не хуже и не лучше.
– Хочу и хвалю. Ты меня лучше поцелуй, прижми к себе покрепче, приласкай. И не спи сегодня. Нельзя тебе сегодня спать. Я так хочу. У меня ночь сегодня особенная. Не будешь?
– Не буду спать, – пообещал Хейдин и поцеловал ее. Рука Липки как бы невзначай скользнула к животу ортландца, потом ниже, и Хейдин ощутил, как это нежное и требовательное прикосновение будит его мужскую силу. – И потом, разве тут уснешь?
Стук в окно был настойчивый, и Хейдин, проснувшись, никак не мог сообразить, чего ради кто-то молотит в ставень в такую рань. Липка первой опомнилась, выскользнула из-под одеяла и, как была с распущенными волосами, выскочила в сени.
– Клянусь Харумисом! – Хейдин с трудом оторвал голову от подушки, но лишь на миг; все его тело протестовало против такого раннего подъема и требовало продолжения сна. – Вордланы бы их всех побрали!
Липка вернулась молчаливая, сосредоточенная. Быстро заплела волосы в косу, набросила платок. Хейдин молча наблюдал, потом не выдержал.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Ты спи, – ответила Липка. – Я ненадолго.
– Липка, что случилось?
– Ничего. Спи, я скоро приду.
Она надела тулуп и вышла из горницы. Хейдин, дрожа от холода, вылез из-под одеяла и, как был голый, приник к окну. Он увидел Липку и вчерашнюю соседку, у которой оставался Зарята. У ортландца появилось нехорошее предчувствие.
– Не люблю тайны, – пробормотал Хейдин и начал одеваться.
На улице было еще темно, серые облака плотно закрыли небо, мороз щипал лицо, порывами налетал пронизывающий ветер. До соседнего дома было не больше пятидесяти футов, но Хейдин успел продрогнуть, пока добежал до калитки и вошел во двор. Он успел заметить огонек в окне – хозяева не спали. На этот раз дверь ему открыла не хозяйка, а ее муж, невзрачный мужик с красными подслеповатыми глазами.
– Липка здесь? – Хейдин, не дожидаясь ответа, шаганул в сени. Мужик поспешил за гостем, что-то бормоча неразборчиво. Хейдин не слушал его.
Липка и хозяйка были в горнице – стояли у лавки. А на лавке лежал Зарята, укрытый лоскутным одеялом. Мальчик спал, только в этом сне было что-то неестественное. И Хейдин понял, что случилась беда.
– Ну зачем ты пришел? – шепнула ему Липка.
– Что с мальчиком?
– Не просыпается. Вчера почти весь день проспал и всю ночь. Хозяйка стала его будить, а он не просыпается, даже не шевелится.
– Мы ведь ничего ему не делали, ничем не обидели! – запричитала хозяйка, обхватив лицо ладонями. – Ой, что же это делается-то!
– Ничего, все будет хорошо, – успокоила ее Липка. – Это с испуга может быть. Испуг ему солью, он и поправится. Мы его домой заберем.
– Я его возьму, – Хейдин подхватил Заряту на руки и поразился легкости, почти невесомости мальчика. – Спасибо вам за заботу, за присмотр.
Он не стал дожидаться поклонов и славословий в свой адрес, поспешил выйти из душной избы. Прижимая Заряту к себе, Хейдин принес его домой, уложил на кровать, затем принялся разжигать печь. Дрова никак не хотели разгораться.
– Дай мне, – Липка быстро и умело разожгла бересту, растопила печь. – Ты бы еще дров наколол.
Хейдин наколол много дров. Он рубил их, пока рука не онемела и не разболелась спина. Когда он вернулся в дом, в горнице уже было тепло. Зарята лежал на кровати, укрытый одеялом, и Липка раскладывала на лавке какие-то предметы среди которых Хейдин заметил куски воска, пучки трав, видимо обладающих тайной силой, и еще что-то, вовсе непонятное Хейдину. Из горшка в жерле печи, полного горячих углей, торчала рукоять ножа.
– Что с ним, Липка?
