махнул рукой, помылся и спустился вниз, к Нику.
Маркелас ждал его в гостиной – непривычно мрачный.
– Я до сих пор не могу понять, что произошло, – заявил он без предисловий.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Андрей, доставая коньяк.
– У меня сложилось ощущение, что они хорошо организованы. Прям как регулярные войска. Никакой паники, ничего подобного: очевидно, нас засек какой-то дозор – короткий обстрел, и только мы их и видели. Я, в принципе, догадываюсь, куда эта мразь удрала, но ты знаешь, такого я еще не видел. Вместо того чтобы удирать толпой, они уходили, как десантный легион: мы все время, вплоть до последних минут, были под обстрелом.
– Но ведь стреляли-то они паршиво.
– Паршиво... но кто мог их научить таким вещам? Я уже не раз устраивал облавы и всегда наблюдал одно и то же – стоит нам как следует нажать, и они тотчас же бросаются врассыпную, только отстреливай. Как в тире! А сейчас я сам видел, как уходи-ли две компактные группы – не рассеиваясь и не прекращая стрелять. Если дальше так пойдет, то они прижмут нас всерьез...
Андрей пожевал губами. Ему не очень верилось в стратегическую гениальность местной мрази, которая никогда не служила в армии и умела только грабить, а потом убегать. Схватить, удрать – и в глубину болот, где сам черт ногу сломит. Или в черную паутину выработанных, давно заброшенных шахт, атаковать которые не всегда решится даже регулярный десант. Убежать, да! Но проявить при этом выучку, дисциплину и хладнокровие?
«Не почудилось ли Нику, в темноте-то? – подумал Андрей. – Как-то уж очень все это странно».
– У меня отличный коньяк, – сказал он примирительным тоном. – Попробуй, не пожалеешь.
– Ты считаешь, что все это мне приснилось, – проговорил Маркелас, водя рюмкой под носом, – да, конечно, у тебя боевой опыт высадки, я слышал даже, совсем какие-то странные приключения были... но клянусь тебе, я сам это видел!
– Странные приключения были, – согласился Андрей. – Так что в некотором роде я действительно специалист по спецоперациям. Звучит-то как здорово, да?
Он подошел к окну, отдернул в сторону тяжелую штору и вдруг увидел, как бежит по степи белый луч фар. Кроме как к нему, ехать тут было некуда. Андрей встревоженно прищурился – меж холмов шел обычный фермерский вездеход, каких здесь было много. «Опять больной, – подумал он. – Не вовремя, черт возьми».
– Ник, – сказал Андрей. – Ко мне опять кого-то везут. Будем надеяться, что там ничего страшного. Если хочешь, можешь заночевать у меня. Ночью, наверное, теперь шляться опасно.
– У тебя выдающееся самомнение, – невесело улыбнулся Маркелас. – Иди, принимай болящего.
Машина проехала по аллее и с визгом тормознула у самых дверей. Услышав тревожные голоса, Огоновский поспешил навстречу.
Из большого, изрядно потрепанного джипа выгружали раненого. В свете яркого фонаря, который горел над входом, Андрей увидел серые губы, на которых запеклась кровь, темные, насквозь окровавленные бинты под расстегнутым комбинезоном и неестественно вывернутую правую стопу в грязном носке. Сапог лежал рядом на носилках.
– Откуда это? – изумился Огоновский.
– Его не принял этот, как его – Коннор, – ответил ему чей-то знакомый голос.
– Господи, да это же лейтенант Хэнкок!
– Да, – ответил Блэз, выбираясь на свет. – Он был во втором отряде. Ближе было к Коннору, туда и повезли. Он не принял...
– Как это – не принял?! Что ты мне несешь?
– Вот так – не принял! – заорал в ответ Блэз. – Не принял, потому что без власти, говорит, без протокола шерифа огнестрел принять не могу, закон не позволяет. Срать он ему позволяет, а?
– Пульс пока на месте... давайте его наверх, скорее. Бренда! Бренда! Лалли, вставайте, живо!
Крови было много, но Огоновский видел и гораздо более неприятные случаи. Хэнкоку повезло, по нему стреляли с предельной дистанции, и работа не заняла много времени. Все это время Блэз и его тесть, хмурый седой дядька с длинными висячими усами, стояли в предбаннике операционной, дожидаясь, пока нервный, непривычно поспешный Огоновский не закончит с беднягой Хэнкоком.
– Что вы тут торчите! – набросился он на них, продираясь сквозь пленку термокамеры. – Послезавтра, не раньше. Послезавтра, я сказал! Он под наркозом и в себя все равно не придет. До послезавтра.
– Что там у тебя? – испугался Маркелас, видя, как Андрей яростно срывает с себя операционный комбинезон. – Кто это?
– Это Хэнкок из второго отряда! И его отказался принять наш славный доктор Коннор. Едем, Ник, едем немедленно. Налей мне коньяку.
– Куда едем? Ты о чем? Ты на часы смотрел?
– Мы едем к Коннору. Не спорь со мной! Молчи, молчи, молчи! Я такого еще не видел, честное слово... закон ему, ты посмотри! Закон сукиному сыну!..
Маркелас смотрел в спину Андрею, огорченно покачивая головой. Он знал, что Коннора, конечно, можно обвинить в нарушении врачебной этики; можно также – в незнании законов о развивающихся мирах. Для того чтобы принять раненого, здесь не требовались протоколы полиции – на криминал смотрели значительно проще, и, соответственно, упрощено было и законодательство. Но что толку? Понятия цехового суда на Оксдэме не существовало, пресса также была весьма далеко, и выходило, что доктору Коннору все эти порицания – глубоко до фени.
Он понимал, что остановить разъяренного Огоновского ему не удастся. Единственное, на что надеялся шериф, – это что по дороге (а им предстоял конец в двадцать с лишком километров) док поостынет и выскажет свои претензии к Коннору в более-менее корректной форме.
Маркелас ошибся.
Всю дорогу облаченный в комбинезон и теплую кожаную куртку с полковничьими погонами и шевроном медслужбы – шериф догадался, что он надел ее специально, – Огоновский мрачно глотал коньяк из захваченной с собой огромной армейской фляги, а рядом с ним, между сиденьями, лежал тяжелый офицерский излучатель с роскошным, полированным деревянным прикладом, на котором поблескивала серебряная табличка: «Лейтенанту-полковнику Огоновскому за самоотверженное мужество при спасении человеческих жизней в бою».
Поглядывая на доктора, Маркелас ловил себя на навязчивой мысли, что война изменила его гораздо сильнее, чем он думал раньше. Огоновский никогда не относился к разряду сопляков, способен работать как скальпелем, так и мечом; но теперь Ник Маркелас видел в нем нечто большее, чем просто цельность и упорство. Рядом с ним, шумно прихлебывая коньяк, сидел настоящий, совсем не картонно-плакатный солдат, офицер, умеющий принимать решения, брать на себя любую ответственность и добиваться своего, чего бы ему это ни стоило. Маркелас подумал, что таких, как чуть постаревший («Ишь, заматерел все- таки!»), с седыми нитями в черных локонах Огоновский, лучше иметь в качестве друзей, но не врагов. Всегда, а не только сейчас.
К темному дому доктора Коннора они подлетели со стороны болот. Едва Андрей распахнул свою дверь, в спину ударил противный, сырой ветер. Резиденция второго врача территории Гринвиллоу была выбрана явно неудачно. Он не знал, что стало с домом Акселя, Да к тому и не стремился, слишком много воспоминаний связывало его с той старой усадьбой.
– Ну и погода, – поежился Маркелас, глядя в темное небо.
Андрей сплюнул под ноги и вытащил из машины свой жутковатый излучатель.
– Идем, – сказал он.
– Надеюсь, ты не станешь вламываться в дом коллеги с оружием в руках? – озабоченно поинтересовался Маркелас. – Ты ставишь меня в нелепое положение.
– Не переживай, – хохотнул Огоновский. – Он сам нас примет.
Его кулак обрушился на лакированное дерево двери.
– Открывай, сука, – прошипел он.
Удар, еще удар, еще. Маркелас увидел, что кулак его друга садит по щегольской металлической табличке с надписью: «Арманд Коннор, бакалавр медицины. Государственный корпус здравоохранения
