немедленно вышли на платформу, а мисс Эдвардс стала приводить в порядок свои картонки. Юный иностранец подошел к ней и проговорил вполголоса:
— Мисс! Вы действительно согласились бы отправиться на Марс?
— Да, сэр, но это невозможно.
— Нет, возможно. Если вы хотите проверить мои слова, будьте завтра в Лондоне на Риджент-стрит в доме доктора Гаукинса: там вам докажут, что это возможно, самым строгим научным образом.
Глаза мисс Мэри заблестели от радости:
— Я вам верю, сэр. Так если это возможно, я с охотой полечу. Как я вам благодарна, если бы вы знали! Надеюсь, что вы сами будете моим попутчиком?
— Да, и не я один, а еще несколько моих друзей. Но только, мисс, моя законная к вам просьба: храните эту тайну.
— Конечно. Даю вам честное слово.
— Благодарю. Так пока до свидания. Не забудьте адреса.
— О нет, как можно! Завтра в двенадцать часов я буду на Риджент-стрит в доме доктора Гаукинса. Я вам очень, очень благодарна, сэр. До свидания.
Она вышла из вагона. Старший иностранец безмолвно слушал этот короткий разговор с широко раскрытыми от удивления и ужаса глазами и, лишь только мисс Мэри скрылась, набросился на своего товарища с бранью и упреками.
Доктор Гаукинс, поселившийся незадолго перед этим в Лондоне, был иностранец. Он прибыль в Англию из Нью-Йорка и окружил свою жизнь непонятной таинственностью. Гаукинс купил себе на Риджент-стрит огромное пустое пространство земли, занимавшее почти целый квартал города, построил здесь маленький домик и поселился в нем совершенно одиноко, даже без прислуги, за исключением необходимого привратника, которому была отведена отдельная будка у ворот. На вид Гаукинсу было лет пятьдесят. В два часа ежедневно он ходил обедать в одну из ближайших гостиниц. Остальное время он сидел дома, за редкими исключениями. Он сам покупал все необходимое и не принимал у себя никакого человека. Никто из посетителей гостиницы, где обедал Гаукинс, не мог никогда добиться от него ни одного слова; лишь только кто-нибудь пробовал с ним заговорить, Гаукинс бормотал себе под нос что-то бессвязное. Такая подозрительная таинственность сначала было обратила на себя внимание полиции, но так как Гаукинс ничего предосудительного не совершал, то власти скоро успокоились и решили, что это ни больше ни меньше как полупомешанный чудак, совершенно безвредный. Соседи говорили, что это какой-то известный ученый, помешавшийся на одной идее. Все знали, что Гаукинс был очень образованный человек, доктор каких-то наук, кажется математики, и даже, как утверждали некоторые, бывший профессор. По вечерам соседи видели в доме доктора огонь до поздней ночи, но что он делал, об этом никто не имел никакого понятия.
Вскоре доктор Гаукинс стал ходатайствовать о том, чтобы ему было дано разрешение устроить в собственной усадьбе электрический завод для приготовления искусственных дождевых облаков из морских волн и направлять их в те местности Европы, которые в данное время страдают от засухи. Как ни нелепо было такое предприятие, формальных препятствий к нему не было, и доктор Гаукинс получил требуемое разрешение на устройство дождевого завода. Затем к нему стали доставлять из Шеффильда и Бирмингама разные непонятные машины, которыми скоро уставилась огромная площадь в усадьбе чудака. Каждый день он откуда-то получал письма и телеграммы, и в усадьбе молчаливого иностранца закипела жизнь, а вместо прежней тишины началась шумная работа. В доме поселились еще несколько лиц. Целый день сновали взад и вперед по Риджент-стрит к дому Гаукинса разные люди, и сам Гаукинс совершенно изменился. Теперь его можно было встретить во всевозможных публичных местах, в театрах, на гуляньях, в обществе молодых джентльменов. Он весь сиял, и по всему было видно, что в его жизни произошла какая-то счастливая перемена.
Постройка знаменитого дождевого завода, над которым смеялись лондонские электротехники, подвигалась тем временем быстро вперед. Никто из рабочих не понимал, для чего будет служить та или иная часть гигантских сооружений, и все только слепо исполняли данные приказания. Работами непосредственно заведовал инженер, еще довольно молодой человек, тоже иностранец, пользовавшийся заметно полным доверием Гаукинса.
Мало-помалу все привыкли к работам доктора и перестали ими интересоваться, работы между тем продолжались и продолжались, и скоро делу было суждено разъясниться самым неожиданным образом.
Вечером того же дня, в который произошел описанный в предыдущей главе разговор в вагоне о планете Марс, оба иностранца имели продолжительную беседу с доктором Гаукинсом.
— Ну, вот, Виктор Павлович, — говорил инженер, — наши работы и кончены. Теперь дело осталось только за мелочами. Через месяц Марс будет в положении, когда нам как раз и нужно будет махнуть на него.
— Все это хорошо, хорошо, а только не годится так делать, как Шведов. За каким чертом ему понадобилась эта женщина? Чтобы разболтала всем?
— Во-первых, Виктор Павлович, — отвечал помощник инженера, это — не женщина, а молодая девушка, во-вторых, она никому ничего не скажет уже потому, что сама полетит с нами.
— Да на что она нам нужна? Куда лучше бы было полететь втроем! А то поднимет визг, поразвесит по всему судну свои юбки, а там еще окажется в интересном положении… Возись тогда с нею!
— Виктор Павлович! Побойтесь Бога! Она еще барышня.
— Барышня, барышня! Все они такие! В гимназии до квадратных уравнений еще не дойдет, а уж заведет альбом с любовными стихами!..
— Ну, перестаньте ворчать, Виктор Павлович, — сказал инженер. — Что сделано, того не воротишь. Я думаю, что нам опасаться не следует: лицо этой англичанки такое симпатичное, что невольно внушает доверие.
— Да пусть летит, мне все равно! Я боюсь только одного, как бы она не разболтала по всему Лондону прежде, чем мы тронемся с места. А Лессинг и явится тут как тут, и все дело погубит.
— Виктор Павлович! Когда вы перестанете наконец бояться Лессинга? — спросил помощник инженера. — Ведь целых четыре года прошло с тех пор, как вы оставили университет. Лессинг о вас и думать забыл.
— Как же, забыл! Это животное все сделает, лишь бы мне повредить… Он у меня ни на минуту не выходит из головы. Еще бы мне не бояться! С тех пор как мы прочитали в газетах, что Лессинг командирован с научною целью в Англию, я и спать спокойно не могу. Боюсь, что мы не улетим благополучно.
— Да откуда же он может знать, что доктор Гаукинс из Нью-Йорка и Виктор Павлович Русаков — одно и то же лицо? Вы так хорошо скрыли свое имя, что этого никто никогда не узнает!
— Лессинг может узнать. Это — хитрая бестия, а все через вашу девчонку — она разболтает.
— Да не разболтает, я в том порукой. Не понимаю, почему вы так предубеждены против нее. Каким вы сделались ненавистником женщин!
— Ну, да что там толковать! — сказал профессор. — Пусть едет! Теперь ничего не поделаешь. Дорогой научим ее в винт играть; все лучше, чем с болваном.
— Вот видите, — сказал Шведов, — вам же будет лучше. Да, теперь все готово… А право, как подумаешь, что через несколько дней предстоит такое путешествие, страшно становится.
— Да, времени у нас осталось всего лишь один месяц, — сказал Русаков, — надо усиленно готовиться.
— Да ведь все готово, — заметил Шведов. — А зарядить цилиндры следует не раньше как девятого сентября. Теперь нужно только меблировать корабль.
— В этом уж мы положимся на вкус Эдвардс. Но вы напрасно думаете, Петр Петрович, что нам делать больше уж нечего, — заметил Краснов. — Работы много. А закупить все необходимое по составленному списку, а запаковать и привинтить все? Это потребует немало времени. Вы ведь знаете, что если для нас безразлично расположение предметов в дороге, то в момент толчка много значит правильная установка. Если окажется заметная фальшь в равновесии, то мы не попадем на Марс; а если равновесие и не будет
