новыми данными – как раз на массу планеты, что была бы примерно равна по массе Земле… Она была там, пока мы не в состоянии были до нее добраться, и исчезла, как только мы получили такую возможность. То же – в трех других названных мною системах. Эти данные вы можете получить у Глобинфа, не выходя из этой комнаты, – тридцать лет назад и ученые, и журналисты, уделив загадке должное количество времени, объявили ее результатом несовершенства приборов, имевшихся в распоряжении наших дедов, погрешностями при измерениях – и забыли. Меж тем эти «погрешности» касаются только четырех вышеуказанных систем, в семнадцати других случаях астрономы ничуть не ошиблись, а если и ошиблись, то никак не на массу целой планеты… Вы не находите, Станислав Сергеевич, что происходит нечто странное? Планет, которые по всем законам природы должны существовать, не существует, причем исчезли они едва ли не на памяти нашего с вами поколения. Зато появились другие, которые, по тем же законам природы, не должны существовать в этих системах… Как видите, факты были буквально у вас под носом, но свести их воедино наука не смогла, ибо это было выше ее возможностей. Лишь нам это оказалось по силам. Что вы можете ответить, что сказать? Снова ничтоже сумняшеся толковать о совпадениях?
Он откинулся в кресле и впервые взглянул Снергу в глаза – почти весело, с торжеством.
– Меня уже не нужно убеждать, – сказал он, отвечая на невысказанный вопрос Снерга. – Я хочу убедить вас.
– И вы… – счастливым сдавленным голосом спросил Снерг.
– Если хотите, да, – сказал Латышев. – Я слишком долго терял, Станислав Сергеевич – друзей, уверенность в своих способностях, любимую женщину, надежды. И вот это кончилось. Оказывается, я не бездарность – просто мы решали задачу, не имеющую решения. Бог существует – с этим придется смириться. И я надеюсь, что Он все же добр настолько, чтобы простить нам наши невольные прегрешения. И кто знает, – Латышев сделал движение, словно хотел оглянуться на икону-портрет, – кто знает, не дойдет ли Он в своей доброте до того, чтобы возместить наши потери…
«Он же ненормальный, – подумал Снерг. – С точки зрения медицины он вполне здоров, но с точки зрения двадцать второго века… Что я тут делаю? Бежать нужно отсюда сломя голову, пока не запутали в свою паутину, еще немного, и я начну искать компромисс – сначала уступлю в малости, что-то допущу, в чем-то уступлю, соглашусь с чем-то второстепенным, пытаясь отстоять главное, потом придется сделать еще один шаг назад, и еще, а там и упрешься лопатками в стену… Наверное, с ним начиналось точно так же. Но что ему противопоставить? Нас не учили с ними бороться, слишком многое принималось априорно, слишком долго мы считали их неопасными чудаками, забавным анахронизмом, а они все это время выжидали своего часа, не расслабляясь ни на секунду, и дождались времени, когда смогли нанести удар ниже пояса…»
– Хотите добрый совет, Станислав Сергеевич? – спросил Латышев. – Способность драться до последнего – не всегда положительное качество, иногда – наоборот. Тех, кто слишком поздно становится на сторону победителя, меньше уважают…
Пожалуй, он был искренен в своем желании сделать Снергу добро, он во всем был искренен, но одной искренности в такой ситуации мало, и одна она еще не означает, что твой противник прав…
– Запомните мои слова, Станислав Сергеевич.
– Я запомню, – сказал Снерг. – Могу я ознакомиться с вашими материалами?
– Они приготовлены для вас неделю назад. – Латышев положил на стол толстую синюю папку. – Здесь коды наших программ, расчетов, информационных ячеек Глобинфа, которыми мы пользовались. Абсолютно все. Я уверен, это будет ваш лучший фильм…
– Я тоже надеюсь, – сказал Снерг искренне.
«Наверное, это действительно будет мой лучший фильм, – подумал он, – фильм о самой грандиозной в истории человечества ошибке, и портит его, еще не созданный, одна мелочь – пока что все козыри на руках противника…»
Он затворил за собой ажурную калитку того же цвета, что и церковные двери, перекинул через плечо мягкий ремень камеры и побрел без особой цели – когда еще придется пройти по родному городу вот так, не торопясь? Душа требует работы, а работа требует времени, мелькают континенты, отели, космодромы, аэропорты, планеты, станции монора, города сливаются в одну безликую улицу, лица незнакомых встречных и обгоняющих – в одно стандартно-безликое лицо, загадки – в одну ускользающую Тайну, преследуешь ее, как Жар-птицу, а она насмешливо теряет по перышку, и никак не ухватить ее за крыло так, чтобы не вырвалась. И надо же случиться такому – чтобы этот сюрприз преподнес именно родной город.
Иглистая льдинка в сердце не таяла. Снерг спустился к реке – здесь не было набережной, был просто усыпанный обкатанными камешками песок, – сел на обломок дерева, отполированный водой до бархатистой гладкости. Мимо промчались мальчишки, размахивая пластмассовыми бластерами, азартно вопя что-то про джунгли и чудовищ, и снова наступила тишина. Вода, поклокатывая, шелестела у его ног, река впадала в Енисей, а на Енисее стоял Саянск, и при желании, найдись лодка, можно было неспешно доплыть до того места на набережной, где они вчера расстались с дядей Мозесом. Но это отняло бы время, а время сейчас было дороже всего.
Нужно было драться – потому что за тобой стояла Земля двадцать второго века, потому что нельзя иначе, потому что ты старше Лермонтова, но твой Демон еще не взлетел, потому что уроженцы этого города защищали на Бородинском поле батарею Раевского. «Вы мне ничего не доказали, – сказал про себя Снерг, обращаясь к Латышеву и Драгомирову, – вы пока что вызвали лишь тягостные раздумья, поставили перед входом в лабиринт, и вы сделали полдела, незадачливые ученики чародея – мало вызвать дьявола, нужно еще уметь с ним управиться, заставить подчиниться, работать на вас, а у вас это еще плохо получается…»
Он поднялся по косогору, быстро прошагал два квартала до ближайшей стеклянной кабины уличного видеофона. Постоял, репетируя предстоящий разговор, убедившись, что продумал все, сел на откидной металлический стульчик и набрал номер.
С экрана с видом профессиональной готовности ему улыбнулся Ипатов, начальник вычислительного центра Сибирского отделения Глобовидения. Узнал Снерга и улыбнулся уже как своему.
– Здорово, – сказал он. – Ты куда запропал? Смотрели твою выдающуюся работу, ждем-пождем тебя с корзиной шампанского, а ты пропадаешь неведомо где.
– Будет вам и кукла, будет и свисток, – сказал Снерг. – Витенька, ты самый лучший, самый трудолюбивый, усидчивый и деятельный начальник ВЦ в Ойкумене…
– Знаю. Дальше.
– Я тебе в последнее время докучал просьбами?
– Вроде не особенно, – осторожно сказал Ипатов. – Это, как я понимаю, преамбула к очередному грабительскому наскоку?
– Угадал, – сказал Снерг. – Времени у тебя я отниму немало, но тебе обязательно послужит утешением то, что ты помогаешь срывать покровы с матушки Тайны.
– Хоть к полуночи-то я сегодня домой попаду, на тебя работая?
– Вот этого не гарантирую, – сказал Снерг. – Сам знаешь, что такое – со мной связываться. А на этот раз все – в квадрате, в кубе, в десятой степени, ты уж поверь…
– Ну ладно, излагай.
– Записывай коды, – сказал Снерг и принялся внятно диктовать. – Запроси у Глобинфа эти программы и сделай прогон на своем вычислителе, скрупулезнейше проверь на молекулярном уровне.
– И все? Или это только начало?
– Увы, начало, – сказал Снерг. – После того, как проверишь программы, попытайся отыскать столь же странные закономерности. Любые. Ты поймешь из материалов, что нужно искать. Самые шальные закономерности, какой бы галиматьей и ересью они не казались. Работай ночь. Работай до утра. Работай, пока стоишь на ногах и пока жив твой вычислитель.
– Интригуешь?
– Ты пока не знаешь, о чем идет речь, – сказал Снерг. – Объяснять долго. Я тебе одно скажу, Витя, – такого у нас еще не было. Ни у кого не было. Я тебя прошу, ты уж отнесись со всей ответственностью…
– А ведь ты это серьезно, старик…
– Я невыносимо серьезен, – сказал Снерг. – Такая уж началась игра.
