– Меня на неделю отстранили от работы, – сказал Панарин. – Из-за ночного случая. Так что сижу вот, слушаю, формуляры заполняю, а от дежурств и полетов временно отстранен…
– Ничего себе! Это из-за глупого кошмара?
– Каждый звездолетчик знает, что его первая заповедь – не спорить с врачами…
– Интересно…
– Ага, – сказал Панарин. – Имеется и второй, не менее интересный факт – мне звонил Снерг. Замком он интересовался не больше, чем нашим позавчерашним танцевальным конкурсом в «Приюте гиперборейцев».
– Быть этого не может!
– Я тебе не вру, – сказал Панарин. – Он нашел на Земле что-то более важное.
– Но разве это возможно – найти сейчас что-то более важное, притом на уютной Земле?
– Выходит, можно, – сказал Панарин.
– Может быть, он просто притворялся? Не сбылась его мечта первым отыскать нечто эпохальное. А самое печальное зрелище на свете – мужчина, которому приходится отказаться от своей мечты… Выгнать, например, следует отсюда всех вас и поголовно заменить женщинами.
– Почему? – вяло спросил Панарин.
– Мы – свежая сила, сохранившая свою витальную энергию. Вы тысячи лет были гораздо шире и глубже, чем женщины, втянуты в коллизии и конфликты общества, так что во многом исчерпали себя.
– Интересно, – сказал Панарин. – Сама придумала?
– А какая разница?
– Большая. Это разные вещи – смеяться над тобой, или над кем-то, умершим лет сто назад. Ты не находишь?
– Между прочим, я серьезно. Мы долго были вдали от серьезных дел, ответственности, и теперь хотим действовать более энергично, принять большую ношу.
– Опять-таки разные вещи, – сказал Панарин, нести ли ответственность за конкретное серьезное дело, или просто стремиться взойти на крест из-за отвлеченного принципа…
– Я – «Матадор», – сказал чуточку скучный голос. – «Марианна» начинает вход. Характеристики нормальные.
– Тебе не кажется, что вы, «икарийцы», согласились бы на почетное поражение? – спросила Марина. – Знай вы только, кому следует отдать шпагу?
– Не кажется.
– Я – «Матадор»! Вспышка в точке входа! Фиксирую спектры взрыва!
Панарин вывел прием на максимальную громкость. Потянулся к микрофону, но тут же опомнился…
– Я – «Матадор». Иду к точке входа.
– Я – «Сварог». Иду к точке входа. Фиксирую эмиссионное излучение поствзрывного характера. Сигналов спасательных капсул нет.
– Я – База. Всем кораблям сопровождения – к точке входа. Спасателям резерва – старт на форсаже!
Панарин уже знал, что трем с «Марианны» эта суматоха больше не нужна – он работал достаточно, чтобы это понять. Он встал, подошел к окну, оперся ладонями на подоконник и смотрел на жаркую солнечную улицу так сосредоточенно, словно надеялся найти там ответы на саднящие вопросы бытия, в первую очередь на самый главный – почему до сих пор гибнут хорошие смелые люди? Ну почему?
За его спиной надрывался селектор – перекликались с космодромными службами взлетавшие один за другим корабли резерва, «Матадор» и «Сварог» сообщали, что позывных спасательных капсул нет, что обломки корабля не обнаружены. Поиски шли полным ходом, и никто не верил в их успех – при тех же самых обстоятельствах погибли «Карлайл» и «Южный крест», – но надежда на невероятное заслоняет в такие минуты трезвость и рациональность ума – ведь каждый может припомнить не один случай, когда вопреки всем законам, назло всем смертям возвращались люди, которых перестали считать живыми…
Панарин обернулся, встретил взгляд Марины, влажный и растерянный.
– И что? – тихо спросила она.
– Взрыв, – сказал Панарин. – Ты же слышала.
– Они погибли?
Панарин кивнул, прикрыв глаза:
– Сто из ста.
– И ты так спокойно?
Ну да, разумеется… Неизвестно, что ей представлялось – скорее всего, мощно завывающие сирены, суматоха, колонны людей с печальными лицами и понуренными головами. Она, как и многие, впадала в распространенное заблуждение, не знала элементарных законов – что ничего не изменишь траурными шествиями и никого не спасешь воем сирен. Предки сформулировали это емко и лапидарно – слезами горю не поможешь…
Панарин сказал:
– А мир был благолепен и нелеп, как встарь… Им бы вряд ли понравилось, начни мы биться с рыданиями головой об стену. Как и мне в случае чего…
Видимо, только теперь она осознала в полной мере, что то же самое может и могло случиться и с ним, что возможностей для этого у него было предостаточно – и не так уж мало их впереди… Что-то она поняла. Постояла возле Панарина, не ахнула и не бросилась на шею, как в таких ситуациях порой поступают осознавшие жесткие истины героини не самых лучших романов, но что-то она поняла. Провела ладонью по его щеке и тихо вышла.
Глава 14
Запоздавшие капитаны
…До шести часов вечера их еще ждали. Девять пилотов и шестеро энергетиков – все, кто летал на эксперименты – собрались у тех ворот космодрома, сквозь которые обычно проезжали на свой участок летного поля. День выдался исключительно солнечный, в незамутненном синем небе почти не было облаков, отовсюду наплывали запахи цветов и травы, цикады назойливо верещали в траве. Люди ждали. Малышев сосредоточенно и упорно, так, словно от этого зависело что-то очень важное, возился с карманной головоломкой, иллюстрировавшей четырехмерность пространства. Рита Снежина бездумно играла с рыжим толстым щенком Интегралом. Двое курили, кто-то включил карманный видеофон и впился глазами в экран, вряд ли соображая, какую программу смотрит. Остальные лежали в траве или прохаживались вдоль ажурной ограды. Время от времени кто-нибудь начинал из-под руки всматриваться в небо, а остальные в этот момент смотрели кто на него, кто тоже в небо. Потом он опускал руку и продолжал шагать взад-вперед, как часовой, которого оставили у какого-то никому ненужного домишки и позабыли сменить, а сами ушли дальше, и часовой об этом догадывается, но не хочет пока верить.
Панарин уже жалел, что приехал, – в диспетчерской он испытывал бы те же чувства, ждать и надеяться там, ждать и надеяться здесь – никакой разницы. Но там кроме него были бы лишь три диспетчера и Кедрин, а здесь – пятнадцать человек. Они на него не смотрели, но каждый помнил, что в кармане заместителя по летным вопросам лежит настроенный на диспетчерскую браслет, и все новости он узнает первым. А браслет молчал. Панарин даже решил, что браслет сломался (хотя он слышал тоненькие голоса операторов), и он вытащил браслет из нагрудного кармана, положил на ладонь. Синей росинкой светилась контрольная лампочка, голоса стали чуть-чуть громче. Панарин, злясь на себя, торопливо сунул браслет обратно. Проползали минуты, длинные, как те письма, что пишутся всю ночь, но остаются неотправленными.
В шесть часов тридцать восемь минут приехал Кедрин. Поставил элкар метрах в двадцати от ворот, сдвинул дверцу и остался сидеть в машине, закурив трубку. Один нагрудный карман его мятой форменной рубашки оттопыривал браслет, другой оттягивал массивный адмиральский знак.
До семи вечера «Марианну» ждали, потому что не вышло время аварийному запасу кислорода. До семи тридцати – потому, что каждый мог припомнить случаи, когда потерпевшие бедствие, урезав потребление кислорода, ухитрялись продержаться какое-то время.
