Нам очень нравилось, что он нас называет почти как взрослых. Мы все уважали и побаивались дядю Мишу. Он был старик, и у него были ордена.
Я сунул руку в карман необъятных штанов и добыл оттуда свои находки.
– Что это, дядя Миша?
Он взял монетки, вставил в глаз свою черную трубку, вытащил ее, зыркнул на меня и спросил, где я их взял.
– У деда, на чердаке.
– Ты их показывал кому-нибудь?
– Пацанам во дворе. Они им не понравились, – шмыгнул я разбитым носом.
– Вижу, – усмехнулся он. – Ты любишь ездить на мотоцикле?
Покататься на дядимишином мотоцикле было очень давней моей мечтой, и я отчаянно закивал головой.
До села мы долетели быстро и, руководствуясь моими указаниями, подкатили к воротам нашего дома.
– Деда, я гостя привел, – бросился я к деду.
Он любил меня, но проявлять свои чувства при посторонних, а тем более нежные, недостойно настоящего осетина, и легким подзатыльником я был командирован к бабуле. Незачем маленькому мальчику присутствовать при разговоре взрослых мужчин. Потом-то меня пустили прислуживать за столом, и я с гордостью наливал из пузатых кувшинов желтую араку или густое красное вино.
Дед скоро купил машину, а мне достался велосипед.
С годами, надо полагать, я показал себя достаточно трезвомыслящим человеком и заслужил то, что называлось у дяди Миши доверием.
– Что с тобой, мальчик? – поинтересовался он, когда я вошел в его контору.
К тридцати пяти я перестал быть молодым человеком и превратился в мальчика.
– Где твоя интеллигентная прическа и что за ужас ты носишь на своей голове.
Интеллигентная прическа – это моя роскошная лысина, а ужас – это, надо полагать, то, что на ней произрастает сейчас.
– Здравствуй, дядя. Посмотри, что это.
Об этом не многие знают, но в глубине конторы (дядя Миша терпеть не может модное слово «офис»), которая торгует всем, кроме наркотиков и живого товара, существует маленькая комнатка, в которой есть все для проведения досуга – ювелирное и часовое оборудование. Это святая святых. Весь город знает, что в конторе нет ничего достойного, кроме вычислительной техники, из-за чего стоило бы ее взломать. Троих заезжих молодых людей, не поверивших этому, нашли в весьма неприглядном виде. Узнать их могли только очень близкие родственники.
– Покажи мне, мальчик, вещь, которая, слава богу, заставила-таки тебя навестить старого дядю Мишу.
Не считая трех раз в неделю, когда он приходит сам полялькать с моими дочерьми, один день из десяти я посвящаю ему. Старики обидчивы.
Дядя Миша, не торопясь, сел, вставил в глаз свою гляделку и сказал:
– Дай.
Я дал. Он посмотрел и быстро встал. Потом медленно сел. Провел рукой по волосам и начал внимательно рассматривать каждый камень. Откинулся в кресле, убрал свою гляделку и сказал:
– Сядь.
Я сел.
– Мальчик мой, – непривычно нежным голосом начал он. Я подобрался. Излишняя нежность в этом случае могла означать разное. – Я знаю тебя с детства.
Я кивнул.
– Ответь мне, сколько ты убил людей, чтобы завладеть этой вещью?
– Она что, такая дорогая?
– Ты помнишь старый анекдот о том, как еврею предложили купить Волгу?
– Да.
– На это можно купить все реки России со всеми пароходами и пристанями и даже песком. Какая самая большая река в Европе?
– Наверное, Дунай, – обалдело проговорил я.
– На нее хватит тоже. Ты не ответил мне. – В голосе дяди Миши звякнули нехорошие нотки.
– Хоть убей, не помню.
– Не разбрасывайся словами. У каждой честности есть пределы. Это, – он кивнул на ожерелье, – серьезный соблазн даже для моей.
В этот момент он очень напомнил мне удава Каа, не того, лениво-сытого, а другого, который издевательски интересовался, слышат ли его бандерлоги.
