– Ну так и чего же ты стоишь? Подними меня да поехали побыстрее.
Я все не мог разглядеть меж кряжистых фигур рудокопов, кто так серьезно воспитывает Саукарона.
Но вот он наклонился, протянул ладонь. И на нее с пола заскочил такой же рудокоп. Крепыш кряжистый в полном доспехе, с заплетенными в косицу усами. Только не в черном, а в блестящем панцире.
И ростом со средний палец.
– Покажи мне человека, что оказал нашей семье услугу.
И Саукарон послушно поднес ладонь к моему лицу. И точно, рудокоп. Маленький.
– И какую плату ты желаешь, человек?
Опять двадцать пять. Надоели мне эти меркантильные шахтеры.
– Вам, в конце концов, ваш родич нужен? Бесплатно. За так. В порядке гуманитарной помощи? Если нет, то выведите меня отсюда. Сами его прокормим. И платы с вас не возьмем.
– Вперед, – властно пискнул человечек. И, отводя от меня взгляд, добавил: – Ты заинтересовал меня, человек.
– Надеюсь, не в эротическом плане, – схамил я. Надоело. Какая плата, какая плата?
На этот раз идти пришлось совсем недолго. Коридор закончился отнюдь не пещерой, а с большим вкусом оформленной станцией метро. Аккуратненькой такой. И хотя вместо рельсов в каменном полу были проплавлены две параллельные колеи, сходство было потрясающим. И дополнялось, кроме того, стоящим на одной из веток поездом из двух вагонов. Правда, открытых. Хотя на переднем что-то вроде щита присутствовало.
Ехать пришлось совсем недолго, минут пятнадцать. Скорость, кстати, это транспортное средство развивало вполне приличную. Доехали до такой же станции. И здесь маленький рудокоп заговорил.
– Отпусти меня, Саукарон. Не хочу я в мир выходить. Лучше родню повидаю. А тебя, человек, я запомню. Прощай пока. – И шагнул с поднятой ладони прямо в светильник. Просто шагнул и исчез.
Рудокоп повернулся ко мне.
– Ведь не надо тебе напоминать, что молчание – золото?
– Не надо.
Чужие тайны, как правило, лишняя головная боль. Кстати, голова болеть перестала. О чем я, похоже, сказал вслух, на что услышал:
– Одарили тебя таки.
Да, действительно. Не болели мои травмы. Спасибо доброму гномику.
Часть стены отъехала в сторону, открывая нам живописную картинку. Жесткий боевой ромб рудокопов уставился острием в куцый строй моих соратников.
– О, старший пришел, – обрадовался Хамыц. – Слушай, у нашего друга родственники грубые такие. Пугали нас. Саурона наказать, сказали, хотят. Зачем наказывать? Герой он, – говорил певун, не выпуская из рук лука. В ромбе несогласно заворчали. А Хамыц продолжал ябедничать: – И нас, сказали, убить надо, потому что дырку их видели.
Мои ладони уютно улеглись на рукояти гундабандов.
– Это как понимать, Саукарон? – повернул я голову к рудокопу.
Но и на его лице было выражение некоторой растерянности. Смазалось. Тяжелый молот, которым он поигрывал всю дорогу, с лязгом повис в петле из цепи, закрепленной на кованом поясе, и владелец его гулко ступая, направился к навершию ромба. Что-то проскрипел стоящему во главе строя, тот нехотя скрипнул в ответ. На что Саукарон слегка отшагнул и с размаху врезал ему по голове кулаком. Покритикованный командир воспарил и, преодолев пару шагов по воздуху, грохоча доспехами обрушился на землю.
Саукарон опять что-то рявкнул. По строю прошла рябь. И уже просто две шеренги стояли на месте свирепого, готового к прыжку, ромба. Такая вот дисциплина.
Рудокоп повернулся ко мне.
– Где мой брат?
– Хамыц, Саурона куда дели?
– Ха, вон на носилках лежит за нами, – мотнул назад подбородком певун. – Что, не будут его наказывать?
– Нет.
– А нас убивать?
– Нет, – сурово глянул на пытающегося подняться Саукарон.
– Ты веришь этому человеку, старший?
Ответить я не успел.
– Верь ему, достойный Хамыц, – на носилках сел Саурон.
Вот же здоровье бычье. Осунувшийся, бледный как смерть. Но живой. Попытался встать, но со стоном завалился обратно.
Саукарон рявкнул, и четверо направились к раненому.
– Что, отдаем, старший?
