соседей. А творилось там разное, и большей частью совсем не хорошее: неурядицы становились всё сильнее, начались свары уже внутри стран, земляки били смертным боем земляков. Нечто подобное заварилось и в этой части света, юго-западной; обе стороны принялись взывать за помощью к юго- восточным, на что, естественно, им отвечали равнодушным молчанием. Стороны, однако, не оставляли попыток, нервничали, пугали друг друга…
И вдруг такая нежданная-негаданная радость для худыхинцев! Теперь уже об этом звонили направо и налево, воинство Одиссея Никаноровича взыграло духом, надеясь с помощью прибывших нанести чухонинским решающий сокрушительный удар.
– То-то я смотрю, мы в важные чины попали, – усмехнулся Егор. – Раз уж генералы перед нами гнутся…
Шут с ними, генералами, и со всей их братией – примерно так отвечал на это Забелин. «Наша задача другая: вырваться отсюда! И я, похоже, нашёл выход…»
Этим известием Павел сумел взволновать всех. Юра аж кеды бросил налаживать – один гнилой шнурок у них порвался.
– Но… подождите, Павел Васильевич…
– Не верится? – поддразнил Юру Павел. – А я вот уверен!
Эта уверенность явилась вместе с озарением, вдруг посетившим Забелина во время беседы с Кирпичом. Озарение, как ему и полагается, свалилось счастливым невзначаем, подобно яблоку Ньютона. А именно – вот как.
Павел осторожно выведывал у Кирпича всякие подробности положения дел и без особой задней мысли спросил:
– А раньше здесь наши появлялись?
(Под «нашими» он уже уверенно имел в виду юго-восточных.)
– А как же! – Кирпич привычным движением плеч подтянул свой дурацкий ящик поудобнее. – Бывали. Появятся, чего-то там полазают-полазают, и – амба. Только их и видели.
– Зачем?
– Да кто ж знает. Вам виднее, – дипломатично ответил Кирпич и высморкался пальцем. – А только я одно заметил. Чаще всего они вон там крутились.
Он бегло вытер палец о штаны и показал им куда-то через развалины на север.
– Возле площади, где статуй с дыркой.
Павел не понял сперва, что бы это значило, но всё оказалось просто. В мирное время там была площадь, в центре которой высился памятник: геройского вида мужик на круглом тумбообразном постаменте. И в постаменте этом имелась круглая же, как иллюминатор, дыра. Павел попытался было выяснить, кто запечатлён в скульптуре, но Кирпич по темноте своей того не знал.
– А черт его знает, – сказал он. – Хрен моржовый какой-то.
После этого Забелин стал слушать рассеянно, головой кивал, а сам отвлёкся на другие мысли. Кирпич же бубнил своё:
– Она и посейчас там стоит, тумба эта… Все вокруг вдребезги, а она стоит, как х… у дурака…
Выяснилось, что именно в этом районе шли жестокие бои. Сил не жалели, распатронили всё в хлам, и мужика с постамента снесло к едрене-фене, остался от него один сапог. А сам постамент – как заговорённый, так себе и стоит, и дырка на месте.
Павел всё это слушал, улыбаясь, кивая головой и не слишком вникая… и вот тут-то его и пробило.
Он так и обмер! Рот открыл. На миг – и тут же сосредоточился на полученной информации. Чёрт возьми, как же сразу не просёк! Тумба с отверстием, стоит, как заколдованная, таинственные дела поблизости!.. Что это? Да не что иное, как дольмен! Самый настоящий! Точно – он и есть!
Некоторое время ошеломлённый Забелин свыкался с этой мыслью, затем разом одолел её.
– Слушай-ка, друг ситный, – заговорил он жёстким тоном. – А ну-ка, ещё раз и помедленней…
И простодушный Кирпич так ему и вывалил всё: где находится, да как туда пройти… и оказалось, что пройти – беда, территория в руках войск Чухонина.
– Ну и… – почесал переносицу Егор. – И что ты предлагаешь?
– Есть план. – Павел тряхнул головой и добавил, вспомнив старый анекдот: – Хороший «план», афганский.
Вот он, план: Забелин хорошо запомнил маршрут к постаменту. Надо выиграть время, поморочить мозги генералу и Бурдюку – осталось-то совсем чуть-чуть! – а как совсем стемнеет, так и слинять, да прямёхонько туда.
Княженцев поднял брови, вздохнул:
– Гладко было на бумаге…
– Не забыл про овраги, не забыл, – отмахнулся Павел. – План продуман.
Егор не стал на эту тему спорить. Повернулся к Юре:
– Юра, как по-вашему, это может быть действительно дольмен?
Юрино лицо выстроилось в сложную комбинацию, в переводе с мимики на русский примерно так: «Ну, я, конечно, не могу…» – да Юра сам же и перевёл:
– Ну я, конечно, не могу сказать… Из чего он, постамент этот?
– Из камня, из камня, – охотно закивал Павел. – Из небольших каменных блоков, предположительно гранитных.
Егор смотрел на Юру. В том уверенности не прибавилось, он шмыгнул носом, почесал в затылке…
Зато вдруг уверился Аркадий. Он живо схватил свой автомат, вскочил, закинул за спину стволом вниз.
– Так что мы здесь рассусоливаем?! Пойдём!
– Вот глас не мальчика, но мужа, – похвалил Забелин. – Только…
А что «только» – сказать не успел, ибо улица так и взорвалась многоголосым воплем.
– Стреляй!! – взлетел чей-то могучий крик.
Все замерли.
– А, чтоб им пусто было!.. – Павел первым бросился к дверям, и все за ним, даже не глянув в окно.
Поспешный грохот пяти пар ног по паркету, по лестнице, по вестибюлю – Павел толкнул дверь, споткнулся, матюгнулся, задние налетели на него и с разгону вышвырнули из подъезда на крыльцо.
Егор в первый миг не понял, какого чёрта народ мечется, бестолково машет руками, потрясает оружием, – но, вскинув голову (а эти полоумные носились, пялясь в небо), – всё увидел сам.
Над руинами, на высоте метров тридцати, медленно и важно плыл большой воздушный шар. Белый-пребелый, как первый снег, чтоб быть видимым в вечернем небе – хотя вечер только наступал… У Егора захватило дух!
Не от белизны шара, понятно. А от картины, украшавшей его.
Крутые надувные бока несли на себе изображение акта мужеложства, причём явно насильственного: один, упитанный мужчина средних лет, нарисован был коленопреклонённым, со спущенными штанами и выражением горькой обиды на холёном лице. Другой же, бодро подпихивающий сзади этого сытого барина, выглядел крайне злорадным старцем – острый нос и
