– Да. – Забелин откашлялся. – Вот так… А Юра где?
– Да где! Там же, наверное, куда ты его отправил, в доме.
– Ну, пойдём, к нему сходим.
– А эти… противник, так сказать?
Павел отмахнулся прутиком:
– Ну, им дай бог ноги унести!
Егор кивнул. Посмотрел на Прошку:
– Что, рядовой Прохор? Успел рожок набить?
– Аж два! Надо, Егорий Сергеич?
– Нет, у меня ещё один свой есть. Вернее, вот его, генеральский… Ну вали, брат, к своим. Дай пять, попрощаемся. Ты молоток!
Какое-то время Егор смотрел вслед Прошке, спешившему вниз и отчаянно борющемуся с тяжестью ящика. Смотрел, не замечая улыбки на своём лице, странной такой, невесёлой.
– Пойдём. – Павел вздохнул. – Пушку не забудь свою.
Пошли. Захрустели подошвами по обломкам камней, взмахивали руками, удерживая равновесие. Спуск оказался круче, чем казался подъём.
– Слушай, – сказал Княженцев. – Как Сергей погиб?
– А, – с досадой Павел дёрнул углом рта. – Я и глазом не успел моргнуть. Когда первая контратака… первых мы бросили, чтобы тех сковать боем… ну, словом, я и ахнуть не успел, а он с ними кинулся вперёд. И там рукопашная… он двоих положил, я сам видел – одного пулей в упор, другого прикладом. И тут его – на! – из револьвера один сбоку.
– Ты подходил к нему? – спросил Егор. Они уже спустились с косогора.
– Да. После.
Егор хотел спросить ещё, но запнулся. Осадил себя.
Павел открыл дверь подъезда.
– Юра! – крикнул он в гулкий полутёмный вестибюль.
– Я здесь, – сразу отозвался мягкий голос. Юра вышагнул откуда-то слева.
Егор почему-то ужасно ему обрадовался, что чистосердечно и выразил:
– Ах, Юра, как я рад вас видеть!..
– Взаимно, – ответил тот полупоклоном и улыбкой. – Все живы-здоровы?
Егор промолчал… и Юра всё понял.
– Беркутов… – произнёс Юра даже без вопросительной интонации, и Павел молча кивнул.
И помолчали все трое. Затем Юра грустно произнес:
– Знаете, друзья мои, хотите, верьте, хотите, нет…
– Верим, – перехватил Павел быстро. Ему, как видно, не хотелось разводить долгих базаров на эту тему. – Мы ведь сами не слепые.
Не слепые. И задним умом все крепки. Павел только сказал это, как Егор сразу вспомнил всё: странную усталость Беркутова, потерю аппетита, равнодушие… и это, стало быть, к тому, чтобы взорваться вспышкой в бою и погаснуть навсегда.
И вспомнил те слова Сергея, о смерти Мидовского: вот, мол, всё по- солдатски… Сбылось.
Егор посмотрел на Павла. Тот уловил и ответил Княженцеву тусклым каким- то взглядом.
– А… Аркадий? – спросил Юра.
– В порядке, – скупо ответил Забелин. – Слушайте, братья-путешественники, пойдёмте-ка, а? Не знаю, как вас, а меня здесь с души воротит. Тошно! Я хочу отсюда свалить сию же секунду.
– Сию же не выйдет, – вымученно пошутил Егор.
– Знаю. Но отправиться мы можем сию же. Пошли!
Пошли. По пути Забелин говорил:
– …Надо ведь ещё Аристарховича похоронить по-людски. Этот… раздолбай, генерал, гам собирался чуть ли не факельное шествие устраивать! Я ему сказал, конечно… но похоронить- то надо, тут спору нет.
Он помолчал, кашлянул и сказал:
– И этот бедолага погиб… огнемётчик, Кирпич.
– Жалко, – коротко бросил на ходу Егор.
– Жалко, – отозвался Павел. – Какой-то срани, вот хоть бы хны, а хорошие парни…
Не договорил, сплюнул. Секунд десять шагали молча, песок, пыль и щебень хрумкали, скрипели под ногами. Егор спросил зачем-то:
– Как он погиб?
– Молодцом. – Голос Павла прозвучал глухо. – Во второй цепи пошёл. Включил огнемёт свой… только успел, тут его пуля и срубила. И вспыхнуло. Сгорел. Факелом! Смесь вспыхнет – не потушишь, ну и… вот так.
– Жалко, – повторил Княженцев. – Чёрт возьми, всех жалко! Нет, слушай, ведь это немыслимо… как начнёшь вдумываться, так и сам себе не поверишь! Ну разве мог я подумать, когда из дому выходил?!. – Он захохотал жутко, хрипло. – Нет, разве можно было представить – война, смерть! Что сам я буду убивать!..
– Ну, это ты брось! – Павел нетерпеливо махнул прутиком. – Всех не пережалеешь, а бой есть бой. Да и что там ни говори, а всё же они, эти… ну, все здесь… Фантомы! Мёртвые души.
– Пабло, ты сам себе противоречишь, – резко сказал Егор.
Павел не стал спорить.
– Может быть. Даже очень может… Но всё, хватит! Потом.
Последние слова он проговорил, понизив тон. Они почти пришли. А вернее, пришли, что там говорить, пришли. Вот они, генераловы бойцы: очумевшие, дикие, взбудораженные схваткой. Шум, гомон стояли в стремительно густеющих сумерках.
Как по взмаху волшебной палочки, возник Бурдюк, счастливый и раболепный одновременно.
– Рад видеть в добром здравии, господа! Не изволите ли…
– После! – круто отсёк Забелин. – Где наш друг?
– Тут! Тут они, собственной персоной-с!.. – закрутился было юлой Бурдюк, но в этот миг, вышли из здания Аркадий и генерал.
Кауфман махнул товарищам рукой. Генерал приосанился и крякнул – гулко, мощно. Постарался придать лицу скорбное выражение: соболезнуя о смерти боевого соратника союзников, но скорбь эту ему плохо удавалось изобразить, уж очень велика была радость. Победа! Да какая!.. Генерал, очевидно, уже жил в предвкушении милостей свыше – но вот ради приличия вынужден был печалиться.
– Мы занесли его… Сергея, туда, – показал Аркадий.
– Да. – Павел согласился. – Генерал! – произнёс он с напором. – Надо похоронить его как можно быстрее.
Генерал уставился на Забелина с некоторым непониманием.
– К-гмм! Вы полагаете…
– Полагаю, полагаю. И без цирка всякого. Он этого не любил.
