Никки. К счастью Зедд не стал комментировать эту часть истории Кары.
В эти дни Никки не покидало ощущение полной беспомощности и безнадежности. Имперский Орден беспрепятственно разорял Новый Мир, Зверь преследовал Ричарда, а сам Ричард был, мягко говоря, не в себе.
В какой-то степени поведение Ричарда напоминало Никки ее собственное состояние до встречи с ним. Ее всегда учили, что ей повезло — она родилась со способностями, и теперь обязана посвятить себя всем нуждающимся. Как бы тяжело она ни работала, потребности нуждающихся всегда опережали ее способности, ее долги перед другими все время росли, а ее собственная жизнь принадлежала ей все меньше и меньше. То, что происходило сейчас с Ричардом, не имело с ее историей ничего общего, кроме такого знакомого ей чувства полной безнадежности.
Долгие дни после того, как открытая могила показала Ричарду правду о его фантазиях, он сторонился всех обитателей Башни. Одна лишь Кара, после того, как ответила на все утомительные вопросы Зедда о посещении Шоты, наотрез отказалась позволить ему оставаться одному. Поскольку Ричард не был настроен разговаривать с кем бы то ни было, Кара стала его молчаливой тенью.
Странно было наблюдать, как эти двое даже сейчас понимают друг друга. Они казались Никки единым целым, слова были им не нужны, их вполне заменяли взгляд, легкое пожатие плеч, или… вообще ничего. Казалось, они просто читают мысли друг друга.
Никки поняла, что в своем страдании Ричард воспринимает ее, как постороннего человека. Это открытие не доставило ей удовольствия, но она подчинилась. Она держалась неподалеку на случай нападения Зверя, но не лезла на глаза и старалась не нарушать его одиночества.
Первые четыре или пять дней после приезда в Башню, Ричард провел во Дворце Исповедниц, блуждая по его великолепным залам. Никки пряталась в комнатах для гостей, стараясь не попадаться ему на глаза, пока он бесцельно бродил по пустым помещениям. После этого он около недели ходил по улицам и переулкам Эйдиндрила, будто вновь проживая жизнь, которая когда-то была там. В городе Никки было труднее держаться поближе к нему, чтобы он этого не узнал. Потом Ричард все время проводил в лесах, окружающих Эйдиндрил, иногда оставаясь там на ночь. В лесу Ричард был как дома, поэтому Никки решила не следовать за ним туда, зная, насколько для нее будет трудно сделать так, чтобы он об этом не узнал. Ее немного успокаивали их узы, которые всегда позволяли ей знать где и как далеко он находится. Тем не менее, если он не возвращался в Башню, Никки всю ночь шагала из угла в угол не в силах уснуть.
Наконец, Зедд попросил Ричарда находиться поблизости от Башни, чтобы в случае нападения Зверя он и Никки могли бы прийти на помощь. Ричард согласился без комментариев и возражений. После этого он проводил все дни на внешних валах Башни, глядя вдаль.
Никки отчаянно хотела сделать для него хоть что-нибудь, но Зедд настоял, что они должны просто ждать, пока не увидят, что настало время привести его в чувство. Возможно, Ричард сам поймет, что его отношения с Кэлен — всего лишь выдумка. Правда, Никки сомневалась, что время способно помочь в этом случае. Она была рядом с Ричардом достаточно долго, чтобы понять, насколько глубоко укоренились его фантазии и как много они для него значат. Она чувствовала, что ему нужна помощь, но не знала, какую помощь можно предложить в этом случае.
Никки быстро спустилась из библиотеки в облицованный деревянными панелями зал; ее ноги стремительно неслись по толстым коврам. Она промчалась по лабиринту лестниц и коридоров, позволив своим узам вести ее к Ричарду, заставляя волшебную нить показывать дорогу вместо того, чтобы запоминать помещения и находить дорогу через Башню.
Пока она продвигалась все ближе к нему, она вспомнила о поцелуе, который перед расставанием связал их узами. Она чувствовала себя виноватой за тот поцелуй, хотя это было восхитительно. Он длился намного дольше, чем было необходимо. Хотя она могла бы просто прикоснуться пальцем к его руке или плечу, чтобы установить эту связь, она избрала для этого такой чувственный способ.
Но прямо перед этим Кара сказала, что хотела бы, чтобы он запомнил ее, думал о ней, потянулся к ней своими мыслями. Этот поцелуй должен был заставить его вспоминать о ней. Тем не менее, она чувствовала, что все это было преждевременно, учитывая его состояние — ведь он любил другую женщину, пусть и в своих мечтах, а Никки отнеслась к этому без должного уважения. В некотором смысле она сожалела о том поцелуе. С другой стороны, она очень жалела, что коснулась поцелуем всего лишь щеки, а не губ.
За нее это сделала Шота.
Она пришла в ярость, когда Кара рассказала, что Шота целовала его и пыталась заставить остаться с нею. Никки понимала чувства ведьмы — однако, понимание вовсе не делало ее счастливей.
Никки отдала бы что угодно, лишь бы иметь возможность поддержать его, утешить, успокоить, сказать, что все будет в порядке, показать, что рядом с ним есть люди, которые заботятся и беспокоятся о нем.
Но знала, что для таких слов время еще не пришло.
В то же время она понимала, что так продолжаться не может. Он не может больше оставаться таким. Его жизнь не может больше тянуться так бездумно. Он обязан взять себя в руки.
Никки бежала через бесконечную череду залов и огромных пустых комнат все ускоряя темп, подгоняемая внезапной потребностью как можно скорее оказаться рядом с ним.
Ричард стоял на краю стены, опираясь руками на массивные зубцы и глядел вниз через просвет между ними. Казалось, ему доставляет странное удовольствие стоять вот так, на краю мира. Серые тени, отбрасываемые облаками медленно ползли по холмам далеко внизу.
Казалось, он совсем потерял представление о времени. Все дни стали похожи один на другой, заполненные бессмысленным, пустым, монотонным существованием. Он даже не сознавал, как долго он стоит тут, пристально глядя в никуда.
После смерти Кэлен больше ничего не имело значения. Ему трудно было даже представить, что она когда-то была. Теперь он не знал наверняка, была ли она когда-нибудь в действительности или нет.
Была или нет — теперь в любом случае все было кончено.
Кара находилась рядом. Она всегда была рядом. В дороге это утешало, он знал, что может на нее рассчитывать во всем. Хотя то, что она всегда рядом, иногда раздражало — он никогда не мог остаться действительно в одиночестве.
Он задумался, а уверена ли она, что находится достаточно близко, чтобы успеть схватить его, если он шагнет в пропасть.
Он знал, что не уверена.
Крыши Эйдиндрила далеко внизу, казались отсюда совсем крошечными. В некотором смысле он чувствовал странное родство с этим городом. Город был пуст. И он был пуст. Жизнь покинула их обоих.
С того дня, как он раскопал могилу — он даже мысленно не мог назвать ее могилой Кэлен, а не то, что произнести вслух — он не видел причин дальше оставаться живым. Если бы человек мог умереть просто по собственному желанию, он уже давно был бы мертв. Но смерть, теперь, когда он так страстно призывал ее, внезапно стала очень застенчивой. Дни тянулись бесконечно.
Он был настолько ошеломлен тем, что нашел в могиле, что казалось, его спутанные мысли крутятся на месте, снова и снова возвращаясь к одному и тому же. Похоже, он вообще потерял способность думать. Для него больше ничего не имело смысла. То, что он считал правильным, больше таковым не являлось. Весь его мир перевернулся вверх дном. Как мог он продолжать жить, если и сам не знал, что в этом мире было реальным, а что — нет?
Он не знал, что еще можно сделать. Впервые в жизни он был настолько сбит с толку, что ощущал себя побежденным. Он ведь всегда находил множество выходов из любых положений, он всегда готов был бороться, искать новые решения. Теперь он не видел выхода. Он перепробовал все, что мог придумать. Ни одна попытка не увенчалась успехом. Он оказался в конце пути, не осталось больше ничего.
И все время внутренним взором он продолжал видеть в гробу ее тело.
Он видел, слышал, чувствовал, но не мог думать, не мог собрать воедино свои чувства и мысли. Похоронная процессия живых… имитация смерти… его неудача… а он был так уверен… Безумный неудачник. Что хорошего в жизни, если чувствовать такое. Он мечтал, чтобы его забрала тьма, мечтал оказаться в объятиях небытия.
Он был вне страдания, вне печали, вне горя; была только эта бездумная, пустая, слепая агония,
