отступать не хотел, как двое его людей, побежавших, едва стало ясно, что удача изменила им. Бросив своего главаря, мародеры уже были у стен домов заброшенного города и вскоре скрылись среди них. Федор проводил их настороженным взглядом, но преследовать не стал.
А Горбун не сбежал. Он отчаянно дрался с Летисом сразу двумя кинжалами и умудрился одним из них едва не порезать финикийца, царапнув его острием по руке. Но разъяренный Летис, отбив его клинок, ударом ноги развернул горбуна на пол-оборота и всадил ему в спину топор. Раздался хруст позвоночника и главарь упал на дорогу замертво, раскинув руки. С нападавшими было покончено.
Привыкший на войне к виду крови Федор, окинув взглядом сначала Летиса, затем стоявшего чуть поодаль Териса, и деловито уточнил:
— Все живы?
— В порядке, — выдохнул здоровяк, опуская топор и осматривая свою руку, — поразмялся немного, да вот царапину этот бандит оставил.
— А ты? — перевел взгляд на своего штабного работника Федор.
— Я не ранен, — бодро ответил Терис и добавил с гордостью, — убил двоих бандитов.
— Молодец, парнишка, — похвалил его Летис, присаживаясь на край телеги, — хорошо дрался.
— Найди какую-нибудь тряпку и перевяжи Летиса, — приказал Федор своему адъютанту.
Осмотрев убитых врагов, он вдруг заметил последнего возницу, который так и просидел на своей телеге всю схватку, обратившись в соляной столб. Это его и спасло. Присмотревшись повнимательнее, Федор заметил, что единственный выживший из рабов Сандракиса был немой. Чайка даже обрадовался этому. Теперь никто не мог выдать их римлянам, кроме самого купца, который все еще прятался за деревьями, выжидая.
— Эй, торговец, — крикнул ему Федор, взмахнув рукой, — давай сюда, опасность миновала!
Грек осторожно вышел из своего укрытия и вернулся на дорогу. Осмотрев место разыгравшегося побоища, он перевел на Федора взгляд, в котором читалась если не вечная преданность, то восхищение. Сандракис лишний раз убедился, что с этими людьми лучше не шутить и не замышлять против них ничего плохого.
— Однако двух возниц они все же убили, — заметил вслух Федор, оглядывая опустевшие телеги, которые стояли чуть впереди, — придется разделиться. Летис, садись на вторую телегу и помни, что с этого момента ты немой. Чтобы не спросили, молчи или мычи. И топор выкини. Он тебе больше не нужен.
Летис с сожалением кивнул, отбросив окровавленный топор в канаву. А едва Терис закончил перевязывать ему руку какой-то ветошью, найденной в телеге, отправился выполнять приказание.
— Ну а ты, — обернулся к прошедшему новое боевое крещение подростку, — сначала объясни настоящему немому, что он поедет теперь последним, а мы первыми. И сам садись за вожжи в пустую телегу. Только сотри там кровь с амфоры, я немного испачкал товар. Думаю, что хозяин должен передвигаться на головной телеге. Особенно если придется беседовать с римской охраной. Да, Сандракис?
Грек быстро кивнул, услышав свое имя. Похоже, он начал понимать по-финикийски.
Глава десятая
В логове врага
В Таренту они подъехали уже в сумерках. Никаких приключений с ними больше не произошло, разве что повстречали несколько разъездов римской конницы, которые досмотрели их мельком и пропустили. При каждой встрече Сандракис что-то бормотал и осторожно клал в ладонь римским командирам несколько монет из кошелька, что предусмотрительно вернул ему Федор еще в лагере. Пока грек общался с представителями военной власти, Федор старательно поправлял сбрую и гладил уставших животных по холке, изображая большое рвение. В душе он немного переживал за Летиса, у которого с выдержкой были проблемы. Мог и сорваться, врезав какому-нибудь особенно назойливому легионеру в ухо с разворота. Даже не вступая в разговор. Но, к счастью, римляне не обратили никакого внимания на слуг греческого торговца, удовлетворившись полученной мздой.
Чайка перед выездом приказал Сандракису не скупиться. Эти расходы окупятся сторицей, если им удастся пробраться в Тарент и вернуться обратно. Он даже обещал Сандракису неплохой гонорар за помощь, хотя мог вполне ограничиться шантажом, ведь держал в заложниках его сына.
Едва телега поднялась на очередной холм, как Чайка узрел вдалеке, за последней долиной, знакомый силуэт крепостной стены, прерываемой многочисленными башнями. Почти севшее солнце еще посылало последние лучи, которые заставляли поблескивать латы римских легионеров, медленно перемещавшихся по стене. Наметанным глазом Чайка заметил многочисленные баллисты и катапульты, а также собравшуюся возле них прислугу.
Осматривая долину, почти все в которой ему было знакомо, Чайка невольно вспомнил свою службу в морской пехоте Рима. Как бегал вокруг этого города кроссы вместе с другими новобранцами. А потом строил каждый вечер укрепленные лагеря, чтобы затем брать их штурмом.
«Эх, жаль Квинта, хороший был парень, хоть и трепло, — вспомнил погибшего друга Федор, — да и другие ребята тоже ничего были». Несмотря на то что все они теперь находились в стане его врагов, Федор с какой-то теплотой вспоминал первые месяцы службы. Все-таки тогда он не знал о своем будущем ничего, а перенесенные вместе тяготы и лишения сближали, как ни крути.
Но если своих рядовых сослуживцев Федор вспоминал, чуть ли не с теплотой, то начальство повыше уже с откровенной ненавистью. Перед внутренним взором Чайки всплыла довольная физиономия Марка Акция Памплония, имя которого сейчас носил его сын. «Пока носит, — напрягся Федор, — вот вернусь из этой „самоволки“, обязательно другое придумаю». А когда Чайка вспомнил отца Юлии, то желваки заиграли на его скулах. Все теплые воспоминания и армейская романтика мгновенно испарились. Он вспомнил, кто он сейчас, и зачем он здесь. Если к простым людям в римской одежде он еще мог испытывать спокойные чувства, то к самому Риму и его властителям в нем жила только ненависть. Проверенная годами службы Карфагену. Тогда, много лет назад, Федор сделал свой выбор и до сих пор ничуть в нем не разочаровался.
Когда небольшой караван торговца, проехав долину, где раскинулось несколько деревень, приблизился к одной из башен, сумерки уже сгустились. Город готовился отойти ко сну. Федор остановил повозку у рва, мост через который был поднят. Караульный что-то крикнул с башни, а купец, спешившись, ответил ему. Вскоре раздался скрип цепей, и мост опустился. Навстречу торговцу вышел отряд легионеров в красных туниках, кожаных панцирях, вооруженных щитами и мечами. Впереди всех вышагивал центурион, держа руки на ремне и всем видом демонстрируя, кто здесь главный. На его шлеме колыхался поперечный гребень из красных перьев.
Сандракис ждал, изогнувшись в почтительном поклоне. Федор сделал то же самое. Остальные «рабы» были не так хорошо видны в полумраке. Но вскоре раздался топот подкованных башмаков и рядом с центурионом появилось несколько человек с факелами. «Черт бы вас побрал, — раздосадованно подумал Федор, наклоняясь пониже и незаметно поправляя приклеенный парик, — не хватало еще встретить кого- нибудь из бывших сослуживцев. Хорошо хоть центурион незнакомый».
— Это ты, Сандракис, — ухмыльнулся толстогубый римлянин, похлопав по ближней к нему амфоре, покатый бок которой возвышался над телегой, — что-то ты задержался. Я ждал тебя еще пару дней назад. У моих людей уже в горле пересохло.
Разговор к радости Федора начался по-латыни, а этот язык был ему понятен.
— Я торопился, как мог, Лутаций, — пробормотал торговец, невольно оглянувшись на Федора, — но пришлось пару дней переждать в одном лесу, рядом с которым бродили мародеры, чтобы не потерять товар.
«Начал врать, — машинально отметил Федор, — это хорошо. Значит, боится».
— Да, этого отродья сейчас много бродит по окрестностям, как и солдат Ганнибала, — согласился центурион, прохаживаясь мимо телег и подозрительно присматриваясь к их содержимому, — они тебе не повстречались?
