Александр Зорич
Бран
Бран гнал жеребца галопом по широкой мощеной дороге, что соединяла столицу с приморским поселением Геррек. Там, у самого берега, отдавшись колышущей тяжести осенних волн, стояли широкие, мощные корабли - собственность княгини Скелль. Их горделивые носы с чешуей изогнутых, сшитых внахлест досок обшивки наводили страх на все побережье моря Рейвенн. А те, кто плавал на этих кораблях, были известны и далеко за его пределами. Говорили, что Ледовоокими пугали матери своих детей даже в тех краях, куда дружины и купцы Ледовооких еще не проторили дорожку. Кто-то скажет - дурная слава. Кто-то скажет, что слава не бывает дурной.
На одном из таких кораблей Брану и предстояло отправиться на континент, где пролегала граница княжества. С каждым годом эта граница отодвигалась все дальше и дальше на юг, кое-как тесня варваров.
Бран гнал коня, нещадно орудуя хлыстом. Он знал, что опаздывает, и всему виной - его необоримое желание увидеть на прощание невесту.
Теперь выходило, что несчастное животное, грудь которого была в белом пенистом мыле, расплачивается здоровьем за его лирические прихоти.
- Потерпи немножко, Бел. На корабле отдохнешь, - увещевал коня Бран.
А снег все шел. И с каждым верстовым камнем, приближавшим Брана к морю, становился он все обильнее.
Пустоши, леса, пашни на глазах делались белыми, новорожденно чистыми и печальными той особой печалью, что сопровождает всякую перемену - к доброму ли, к дурному ли.
Именно тогда, по пути в Геррек, Бран впервые признался себе, что в отличие от своих Ледовооких сродников равнодушен к красотам снега. И хотя снегопад в дорогу искони считался знаком, предвещающим удачу, Бран не чувствовал радости.
А потом было море.
На восьми кораблях к Земле - так по-простому называли Ледово-окие континент - плыли, тесно сгрудившись на лавках, воины и их командиры, среди которых был и Бран. И паруса, на каждом из которых красовался герб Ледовооких - свивший спиралью хвост Белокрылый Змей, - были щедро налиты ветром.
Еще восемь кораблей поскромнее везли запасные доспехи и оружие - мечи, топоры, кинжалы, вязанки стрел, - изделия лучших оружейников Урда. А также провизию, сбрую, палатки и прочую необходимую в военном хозяйстве ерунду.
Следом шли еще восемь приемистых кораблей с высокими бортами. Они везли лошадей, среди которых был и вороной Бел.
Штормило. Мореплавателям - двуногим и четвероногим - пришлось несладко.
Оторвавшись от весел, воины дружно опорожняли за борт желудки, а потом сосали лед - не простой, заговоренный. На какое-то время лед помогал. Увы, ненадолго.
А вот кони, лишенные возможности прибегнуть к испытанным средствам, страдали немилосердно. На время путешествия их привязывали к массивной дубовой балке, что служила одновременно и поперечной распоркой для бортов, и основанием мачты. На голову скакунам надевали холщовые мешки. Под хвосты подвязывали торбы.
Сначала животные буянили: пытались кусаться, брыкаться, осаживать, но потом стихали этак безысходно, растратив впустую все силы. Вторую половину пути они вели себя смирно - исподволь сходя с ума от качки и воды, что лилась непонятно откуда им на головы, странной горько-соленой воды, которую нельзя пить.
Когда одноглазый кормчий корабля, шедшего первым, прокричал «Земля!», и эта благая весть посредством сигнальных светильников была передана с корабля на корабль, дружинники испустили единый вопль ликования.
Пожалуй, даже трудной победе в неравном бою воины Ледовооких не радовались так истово.
Брану и его солдатам предстояло нести службу в небольшом городе Ларса. До Ларсы было десять дней пути, и уже с первого дня Брана мучили дурные предчувствия.
А когда на шестой день люди Токи - так звали командира младшей дружины - отделились от них и пошли на восток в поселение Стурр, мысли Брана стали и вовсе чернее тучи.
Да, он отличался чувствительностью, для полководца совсем нежелательной.
Близ урочного камня, который звался Медвежьим Пупком, на перекрестке двух дорог, Токи попрощался с Браном.
- Пусть остаются твои сердце и ум холодными, как предвечные воды, любезный Бран, - сказал Токи. Он был коренастым, невысоким и невероятно серьезным человеком. Свою русую бороду он заплетал в две косы.
- И тебе здравия, любезный Токи, - сказал Бран, положил на грудь ладонь левой руки и удостоил товарища долгого церемониального кивка - так равный прощается с равным.
И, помолчав, крикнул уже в спину воинам младшей дружины:
- Удачи тебе и твоим людям!
Однако знаки, примечать и понимать которые Бран был научен с детства, никакой удачи отряду Токи не сулили.
Одиннадцать воронов вились над черно-белой пустошью слева от дороги. В отряде Токи было четыре серых лошади, все кобылы. А сам Токи поутру говорил Брану, что накануне видел странный сон - будто на лице у него вскочил гнойный чирей величиной с грецкий орех, который рос да рос, пока не лопнул.
За утренней трапезой Токи пытался даже шутить по этому поводу: «Это, видать, к деньгам. Я, братья, не шибко в этих материях смыслю, но если дерьмо снится к деньгам, то и чирей, должно быть, тоже».
Тогда, за завтраком, Бран лишь кивал Токи да похохатывал, без охоты пережевывая волокнистую соленую рыбу. Свою разгадку сна он решил Токи не раскрывать.
«Прорвавшийся чирей на лице - к потере лица. А что есть потеря лица для военачальника? Правильно. Поражение. Позорное поражение».
Глядя на то, как уползает по раскисшей дороге в неизвестность отряд Токи, Бран мучительно размышлял над своим решением.
Возможно, следовало все же растолковать Токи его сон? Тогда тот подготовился бы к ожидающим его испытаниям? Был бы начеку?
Вскоре Бран убедил себя, что поступил правильно.
В конце концов, он ведь не гадальщик, не маг, не жрец. Чего стоят его толкования? И потом, ему ли не знать, что даже верные вещие сны иногда не сбываются, что ошибаются даже несомненные оракулы. Ведь боги - они как люди, тоже не прочь иногда передумать.
Самому Брану сны как назло не снились с самой столицы - ни вещие, ни обычные.
Словно бы повелевающая сновидениями Олеви-Нелави, которую Ледовоокие зовут также Играющей- на-Свирели, ибо звуки этой свирели в мире людей превращаются в сны, обиделась на него и сочла его недостойным своей музыки.
Знаков Бран также почти не примечал. А если и примечал, то все какие-то кособокие, непонятные. Вот заяц дорогу перебежал - к прибыли. Но заяц прихрамывал - а это уже к несчастью… Двусмысленность указаний судьбы Брана страшила.
«Хлопотно быть таким суеверным…»
Впрочем, для тревоги у него имелись и вполне земные основания.
Корабли, как всегда приставшие к берегу у Красной Косы, никто не встречал.
Ни гонцы, ни провожатые, ни праздный люд. А ведь бывало, не то что целый караван, один корабль причалит - а к нему уже сбегаются рыбаки, китобои, их крикливые детишки. Кто - попрошайничать, кто -
