поскольку все «Нарвалы» и «шоны» осназа в этой операции снабжены глушителями, выстрелов вы скорее всего не услышали бы вовсе.
— А что такое «шоны»? — поинтересовался Филимонов.
— «Шон» — это разговорное название пистолета ТШ-ОН, «Тульский Шандыбина, особого назначения».
— И что же мы слышали, в таком случае?
— Приглушенные разрывы гранат. Ими подрывали себя раненые клоны. Либо те, кто остался без боеприпасов и был загнан в угол. Потом бойцам Свасьяна пришлось потратить некоторое время на то, чтобы убрать останки этих героев. Нечто подобное я наблюдал на борту яхты «Яуза», в первый месяц войны...
— Как страшно, — еле слышно сказала Таня.
— Кой же черт они не сдаются... — прошипел обескураженный Филимонов.
Мы помолчали. Примерно через минуту я решил сделать организационные выводы:
— Так что, Феликс Лазаревич, вы правы. Мы действительно бережем вашу хрупкую психику. Насколько это возможно.
— Ага, да, — повеселел Локшин. — Ваша история так меня расстроила, что я утратил нить... Вот, насчет психики. Спасибо, конечно, но Сергей-то задал свой вопрос, с которого начался наш разговор, неспроста. Мы с ним, кажется, думали об одном и том же... Вот посудите сами: наши войска обосновались в Гургсаре, крейсера — на орбите, мы с вами спокойно катим к Котлу, будто на параде, но есть же здесь другие базы? Другие места, откуда конкордианцы могут на нас напасть? Куда, в конце концов, смотрит их флот?!
— Ну это даже мне понятно. — Таня пренебрежительно махнула рукой.
Еще бы непонятно! Я немало времени потратил, пока мы в Городе Полковников сидели, чтобы разъяснить Тане все нюансы операции «Очищение».
Оно того стоило. Ведь одно дело, когда гражданский вылезает из флуггера на горячую бетонку и видит истребитель, выгоревший до самого хризолинового нутра двигателей. А рядом с истребителем — обугленный скелет пилота. Тут и закручинишься: человека заживо сожгли!
И другое совсем дело, когда тот же гражданский понимает: успели наши соколы голубчика на стоянке застать, оформили бомбой «Град», все по плану, радоваться надо! А то сел бы мерзавец в свой растреклятый «Джерид», поднял его в воздух да встретил наших на подлете ракетным залпом! Тогда бы уже по своим плакать пришлось. И плакали бы.
— Что же вам понятно, Таня? — задиристо спросил Сергей.
— Понятно, что и другие базы, которых здесь всего лишь две, — ответила Таня, — изолированы точно так же, как и лагерь на плато. Есть недостроенный космодром где-то возле Северного полюса. И есть армейская база на западе. Больше нет ничегошеньки. Мы разбомбили там все вертолеты и флуггеры, склады горючего, наземную технику. А пешком клоны будут месяц сюда идти... Кстати, Саша, — встрепенулась она, — а как там с водой?
— В обоих местах своя собственная питьевая вода. Колодцы. Так Ферван говорил и техническая разведка его слова подтверждает, — поспешил заверить я. — Еще, чтобы окончательно просветить товарищей ученых, надо добавить, что, помимо перечисленных баз, на Глаголе имелись позиции трех дивизионов противокосмической обороны. Это большие такие ракеты, очень мощные, которыми в принципе можно было бы достать наши Х-крейсера в космосе. Так вот: и с этими дивизионами все нормально. Сперва мы их накрыли с орбиты ракетами «Шпиль». Потом их отутюжили «Орланы». А сейчас к ним в гости ходят отдельные рейдовые группы Свасьяна. Результатами рейдов подполковник, надеюсь, вечером поделится. Мы пока не можем понять, почему из всех дивизионов пуски произвел только один — да и то всего лишь четырьмя ракетами. Честно говоря, по нормативам они успевали сделать минимум один полновесный залп. То есть в общей сложности пятьдесят четыре ракеты.
— Выходит, они все-таки могли сбить наши крейсера?
— Могли попытаться, — уточнил я. — Засечь пуск такой орясины легко, а уклониться от нее любой крейсер может экстренным погружением в граничный слой Х-матрицы. Что «Вегнер» и проделал. Проблемы могли бы возникнуть только у «Ксенофонта»... Хотя, думаю, Велинич тоже ушел бы погружением — ну, наработали бы килограмм десять— двадцать люксогенового шлака в аварийный бункер...
Тут я немного покривил душой. Были с экстренными погружениями при неработающем утилизаторе кое-какие технические проблемы... Как говаривал Федюнин, начальник моего факультета, «нюансы неодолимой силы». И если бы клоны отработали по «Ксенофонту» дивизионным залпом, это еще большой вопрос, как Велинич стал бы выкручиваться.
— Так, это уже детали! — поспешно замахал руками Лок-шин. — Вы, Саша, дальше, дальше нас просвещайте и успокаивайте. Или вы, Таня.
— Куда уж дальше? — Мой славный ксеноархеолог улыбнулся. (Впервые задень! Вообще Таня от самого Города Полковников была задумчива, тиха и печальна.)
— А вот флот? Флот Конкордии?
— Так крейсера с того и начали, что все Х-передатчики клонам сломали, — ответила Таня («Сломали» — как это трогательно звучало!). — Поэтому в Конкордии узнать о захвате Глагола смогут только после того, как сюда прибудет очередной транспорт снабжения. Или случайно забредет что-нибудь военное. Но на этот случай... Погодите, Феликс Лазаревич, так нам же все это в учебном центре объясняли!
Локшин засмущался.
— Ну, видите ли, Танюша... Я не очень-то слушал. Потому что я, признаться, до последней минуты пребывал в уверенности, что никуда мы не полетим...
— Почему?
— Ну почему?.. Отменят!
— И как же, по-вашему, такую операцию могли отменить? — ехидно осведомился я.
— Видите ли, с самого Рождества вся моя жизнь — одна сплошная отмена, — пояснил Локшин. — Вот послушайте. Десятого января сего года я должен был вылетать на Махаон. Там как раз достроили великолепнейшую обсерваторию, мне предложили должность замдиректора. Отказаться от такого соблазнительного предложения я не мог... Подыскал на Махаоне работу жене, она у меня психиатр, определился со школой для младшего сына... Мы сидели на чемоданах, когда вдруг пошли эти ужасные сообщения по визору, все полеты отменили... Первые несколько дней я ничего не понимал, был вне себя от ярости! Помню, скандалил в кабинете у какого-то полковника, требовал, чтобы меня переправили на Махаон ближайшим военным звездолетом. Можете себе представить? По моему мнению, наш флот был просто обязан доставить меня на Махаон! Потом наконец я услышал официальное сообщение: планета оккупирована Конкордией. В длинном ряду прочих. Я немножечко поостыл — а тем временем нас эвакуировали в Житомир. Через несколько дней меня призвали и я попал в учебный лагерь посреди приднепровской степи. Там ходили самые дикие слухи. Про какую-то «одну винтовку на троих», с которой нас бросят на конкордианские танки под Москвой. Можете себе представить такую чушь?! Это при том, что оружия в лагере было полно! По два ствола на каждого! И нас даже учили с ними обращаться! Мне выдали форму и погоны ефрейтора! В начале марта нас три раза грузили на машины и один раз даже на флуггер. И всякий раз выгружали обратно. Что-то все время отменялось. Так я никуда и не поехал. И не полетел. В конце концов соседний полк все-таки увезли, а нам объявили, чтобы мы готовились к дальнему перелету. Снова поползли бредовые слухи. Армия, дескать, оставляет европейскую часть России и отступает в подводные города в Северном Ледовитом океане. А самые фантазеры уверяли, что мы вообще уходим с Земли и будем обороняться на Церере. Ну скажите, Саша, разве это не бред?
Пока Локшин делился историей своих солдатских мытарств, наша колонна проползала через очень неприятное место. Я обратил внимание Свасьяна на него еще вчера, когда мы, захватив отличные клонские карты района Гургсар-Котел, готовили план выдвижения к Лестнице Кавама.
Мы находились в трех километрах от каньона. Местность вдоль Стикса-Косинуса на клонских картах пестрела в этом районе гросами и, главное, «генераторами слепней» — соваться туда совсем не хотелось. Но, огибая эту зону аномалий, мы приблизились к малосимпатичной конической горе, которая выпирала из равнины неуместно и, я бы сказал, антигеологично.
Гора эта в отличие, например, от кряжа Зойшам не имела у клонов никакого романтичного названия. Карта обозначала ее кратко: В-2.
