Интересно, что задумал Шумеев? И где он сам? Должен ведь, по идее, руководить операцией лично. Может, смотрит сейчас на меня в бинокль и зверски ругается, что я вообще сюда сунулся?
В проходном дворе, из которого открывался неплохой вид на огороженную невысоким сетчатым заборчиком площадку за домом моды, мы с Золотаревым облюбовали лавочку и сели покурить. Расцветающая сирень неплохо прикрывала двух чудаков в плащах, не мешая им (то есть нам) вести пристальное наблюдение.
На моих часах было две минуты первого.
Когда в моих пальцах уже начал дымиться фильтр, на площадку, чадя дизельным угаром, въехала, наконец, долгожданная 'Мазда' – основательная синяя фура со все той же женщиной на все том же быке и надписью 'ЕВРОТУР'.
– Они, – прошептал я.
Золотарев молча кивнул.
Из кабины 'Мазды' выскочили двое. В одном из них я без труда узнал Сапегина. Хорошо. Распахнулись задние дверцы и оттуда на землю спрыгнули еще трое, в одинаковых пиджаках и кирпично-красных галстуках. У одного из них в ухе блеснула серьга. Костик. Совсем хорошо.
16 мая, 14.12
Прошло два часа. Сигареты подходили к концу. Из дома моды в фуру один за другим перетаскивались ящики. Ящики были небольшие, их было много, люди Сапегина двигались лениво и мы с Золотаревым порядком заскучали. Никаких признаков присутствия Шумеева я не обнаружил. Потихоньку заболела голова. Пельш, наверное, страстно клял меня и свою нелегкую судьбу. В общем, все шло не совсем так, как я представлял себе в начале.
– Что делать будем, Вячеслав Петрович? – Я, кажется, первый раз в жизни назвал Золотарева по имени-отчеству.
– А что делать, Владимир Андреевич? Пусть уж погрузятся полностью. Кто его знает, где у них контрабанда.
Здраво. Разумеется, я понимал это и без него. Но ждать было невыносимо.
В это время Костик поднялся с очередным ящиком в фургон, но больше, к моему удивлению, оттуда не появлялся. Следующий охранник тоже исчез в фургоне. И третий тоже. Через пару минут запрыгнули в кабину Сапегин и водитель.
– Слушай меня, Вячеслав Петрович, – сказал я, свинчивая под плащом глушитель с одного из пистолетов. – Я не знаю, что там себе думает Шумеев, и думает ли он вообще что-то, но нам пора. Приготовь оружие. Когда 'Мазда' тронется с места, мы быстро-быстро побежим. Ты забежишь сзади, я – спереди. Главное, чтобы никто из нее не вышел. Без нашего ведома.
'Мазда' уже медленно разворачивалась, когда я появился в десяти метрах перед ней, направив пистолеты на водителя и Сапегина.
– Стой, милиция! – Прокричал я изо всех сил. И, чтобы мои слова звучали убедительнее, три раза выстрелил в воздух из того пистолета, с которого был свинчен глушитель.
'Мазда', к моему удивлению, послушно остановилась. Ха, боятся давить родную милицию.
Я пошел прямо на нее, не опуская пистолетов. В трех шагах перед кабиной я остановился.
– Руки за голову, выйти из машины! – Приказал я.
Недавние упражнения в вооруженных разбирательствах придавали мне уверенности. Мне казалось, что все должно пройти как по маслу.
Двери кабины с обеих сторон открылись. Никто, однако, не выходил.
Я услышал, как лязгнули задние створки грузового отсека. Одновременно до меня донесся срывающийся крик Золотарева:
– Никому не двигаться, бросить оружие!
Понятно: охранники, почувствовав неладное, достали пушки и теперь Золотарев один против троих.
Я мгновенно оказался перед открытой дверью кабины со стороны Сапегина. Мне в грудь глядел черный зрачок сапегинского пистолета. 'Магнум', кошмар лос-анджелесской полиции. Мои стволы, в свою очередь, были наведены на Сапегина.
– Бросай, Боря, свою волыну, – спокойно сказал я.
Лицо Сапегина, перекошенное злобой, походило на африканскую маску. В оскаленных зубах дымилась тонкая сигарка. Темные фраерские очки завершали композицию.
– Ты бросай, легавый, – ответил он, отрицательно качнув головой. – Все равно ведь стрелять не будешь.
А Наташа говорила: 'Этот трус, это ничтожество…' Что-то твое ничтожество готово ухлопать меня, глазом не моргнув. Не буду я больше с тобой разговаривать, Сапегин, надоел ты мне.
Не задумываясь, я выстрелил ему в лицо из обоих стволов и упал на левый, здоровый бок. В правый отдало так, что потемнело в глазах, дыхание сперло, а по ушам ударил грохот разряженного в пустое место 'Магнума'.
Я нашел в себе силы быстро подняться и сразу же бросился на помощь Золотареву. Тот, как только услышал стрельбу, наверное решил, что мое дело – хана, и я столкнулся с ним у синего борта фургона, через четыре шага от того места, где пуля 'Магнума' выбила в асфальте крохотный лунный кратер.
– Ты как?
Золотарев с перепугу быстро перешел на 'ты'.
– Никак! – Прорычал я. – Что с теми троими?
'Те трое' стремительно давали деру. Идиоты, их-то дело почти сторона, таким обычно лепят для острастки по два года условно. Ну разве Костику светит что-то вроде соучастия в убийстве, но по-любому простор для действий адвокатов практически не ограничен.
Что-то синее и мигающее показалось слева. Пельшовская тачка с мигалкой. Где он только ее стибрил?
– Володя, я уже устал ждать! – Крикнул Пельш. – Говори, чего делать надо!
– Слава, вызовите сюда какую угодно милицию и ловите Костика, это такой тип с серьгой, – приказал я Золотареву, подталкивая его к машине Пельша.
– А ты?
– А я осмотрю трофеи, – сказал я, потому что все равно бегать уже не мог. И, признаться, совершенно не хотел. В основном я хотел спать.
Я полез в полумрак фургона.
16 мая, 14.44
В ящиках, которые грузили люди Сапегина, ничего не было. Оно и понятно – их паковали сотрудники дома моды и там действительно было шмотье, шмотье и еще раз шмотье. Плюс осветительная аппаратура и прочая ерунда. Но вот у задней стенки фургона нашлось-таки кое-что интересное. Четыре таких же ящика, как и прочие, с фирменными наклейками все того же дома моды 'Натали', но внутри каждого вместо вечерних туалетов – аккуратный контейнер в стружках. А внутри контейнеров – статуэтки, раковины, сутра, написанная на листке с дерева, засушенном… И далее по списку. Каждый предмет любовно упакован на свой лад. Как они собирались протащить все это через границу? Наверняка свои люди на таможне. За все заплачено.
За моей спиной кто-то постучал в стенку фургона.
– К тебе можно, Володя?
Я обернулся. Ну да, Булавин собственной персоной.
– Добрый день, Глеб Георгиевич.
Булавин вошел в фургон и заглянул внутрь только что развороченного мной контейнера.
– Красота, – сказал он, вертя в руках расписную раковину.
– Глеб Георгиевич, – начал я, устало опускаясь на один из ящиков. – Хоть раз в жизни объясните мне, что происходит.
– Что происходит? Ничего особенного, Володя. Оперативная группа под руководством майора Шумеева при содействии младшего следователя Золотарева двадцать минут назад задержала преступную шайку в составе пяти человек, занимающуюся нелегальной торговлей антиквариатом. Тебя здесь нет и никогда не
