о своих жертвах, – покачал головой Модест. – Способ удержать лунного зверя от исчезновения известен давным-давно. У императоров древности считалось хорошим тоном иметь в зверинце несколько таких бестий. Достаточно перед последним рассветом привести горга в беспомощное состояние – усыпить, оглушить или тяжело ранить, – и он останется внутри Пределов. На целый месяц, до следующего полнолуния, сделается обыкновенным, хоть и очень умным, сильным и злобным псом. Потом можно снова усыпить его, а после окончания полнолуния опять вернуть к бодрствованию. И так многократно. Выяснилось, что при подобном чередовании бодрствования-беспамятства «земной срок» их жизни – два- три года. Влад Дуро выходил тяжело раненого горга. Во время каждой полной луны надежно глушил опием, а в промежутках между полнолуниями дрессировал. Крайне успешно.
– И все равно, – упрямо пробурчал Иван. – Я скорей поверю в курочку, командующую лисом, чем в полноименного, подчинившего себе пожирателя ноктисов. Фанес всеблагой, да твой дедушка Дуро был обречен стать обломком!
– Он и стал им, – сказал сияющий Модест. – Во всяком случае, так было объявлено. А потом бесследно исчез. И сейчас я знаю, куда. Именно поэтому мы идем на Химерию.
И они продолжили свое плаванье на Химерию.
До острова оставалось полдня пути, и, по меньшей мере, столько же они уже прошли. Океан залег в дневную спячку и больше не напоминал мутное колышащееся зеркало – только бесконечно ровную бирюзовую столешницу. Иван, истомленный однообразием, готов был заняться чем угодно, но занятий в его распоряжении имелось не так много: любоваться на лениво шлепающее колесо или спать. Первое успело надоесть до тошноты. Сну, невозможному для него, всецело предавался отдел «Омега», что являлось поводом для чернейшей зависти.
«Омега» присутствовала на катере в усеченном составе. Шестеро бойцов-перехватчиков да эв Агриппа. Бойцы, в отличие от Модеста, были не сосунки какие, мужчины тертые. Познакомившись с ними поближе, Иван решил, что поход на дикий остров может оказаться и не таким самоубийственным мероприятием, как представлялось ему вначале. Увы, толком пообщаться с перехватчиками не удалось. По вековечной традиции вояк, которым выпало несколько часов безделья, они почти сразу завалились спать. К соседству двигателя многошагового расширения отдел «Омега» относился с потрясающей беспечностью.
Иван встал с бухты душистого, крепко смоленого каната и побрел в рубку. Капитан катера, он же рулевой, был человеком молчаливым и даже угрюмым. В этом имяхранитель уже имел возможность убедиться. Но, может, за часы однообразной вахты у капитана проснулось желание поговорить с кем-нибудь?
Как бы не так! Просоленный до самой селезенки морской волк преспокойно дрых, откинувшись на спинку кресла. В густых бакенбардах запутался богатырский храп, видавшая виды фуражка съехала на нос. Оставленный штурвал деловито ворочался на доли градуса туда- сюда, словно им управлял кто-то невидимый. Так оно, собственно, и было. Навигационные линзы, совмещенные с хитроумным рулевым механизмом, присутствовали на большинстве современных моторных судов – это знал даже Иван. Он вздохнул и отправился на корму. Там имелся пятачок палубы три на три с половиной шага, где можно было поупражняться в атлетической гимнастике. Это, с позволения сказать, развлечение он оставил на случай самой крайней тоски. Которая, кажется, наступила-таки.
Выспавшийся отряд «Омега» застал его за странным занятием: сгорбившийся, красный от натуги Иван силился порвать кусок каната. Толщиной канат был без малого с руку. Несколько наружных волокон уже лопнуло.
– Аккуратней, обломок, – хохотнул главный зубоскал перехватчиков, высокий, жилистый как кнут, бритый наголо Лекс. – Пупок развяжется.
– Пытаясь порвать концы, сам не отдай концов, – подхватил гнусаво Модест. Нос у него окончательно принял цвет и форму клоунской «сливы».
Иван раздраженно крякнул и отшвырнул канат в сторону.
– Что, не по Ваньке шапка, здоровьишка маловато? – посочувствовал при общем веселом одобрении Лекс.
– Тебе шею намять хватит.
– О, доброе дело! А ну, парни, разойдись. Имяхранитель будет мне шею мять.
– Тебе? Шею? Да ему только бабам титьки мять! – командир перехватчиков, коренастый Корагг в восторге от собственного остроумия хлопнул себя по коленям.
– Ты будешь следующий, – пообещал Иван.
Тут уже заржали все, в голос. На взгляд перехватчиков, человека, способного справиться поочередно с Лексом и Кораггом, в природе не существовало.
– Борьба или панкратион? – спросил Лекс, сбрасывая одежду.
– Борьба, – решил Иван. – Калечат вас пускай химероиды. Моя задача…
– …Шеи намять! Го-го-го! Ха-ха-ха!
Сошлись. Проворный и гибкий Лекс тут же произвел обманное движение, выбросив руки к шее имяхранителя, но вместо того, чтоб сделать захват, нырнул к коленям. Иван без сопротивления позволил ему завладеть ногой, а потом резким движением оторвал торжествующего противника от палубы. Перевернутый вниз головой Лекс почувствовал, наверное, то же самое, что некогда почувствовал Антей в объятиях Геракла. Он зарычал и начал бешено дергаться. Слегка приволакивая плененную ногу, Иван дотащил его до фальшборта и после недолгого копошения стряхнул в воду. Всплеск слился с разочарованным воплем зрителей. Громче и горше всех взвыл Модест, очевидно, надеявшийся, что Лекс хотя бы частично отомстит имяхранителю за злополучный щелчок по носу.
– Твоя очередь, – сказал Иван Кораггу, когда хохочущего и бранящего себя во все корки Лекса подняли из воды.
– Сначала отдышись.
– Твоя очередь, Корагг. Не оттягивай купание.
– Наглец!
Корагг был прирожденным борцом. Крепкие ноги, массивный торс, длинные мускулистые руки с огромными цепкими кистями – каждая как две пятерни обычного человека. Баловаться приемчиками он не стал, а попросту обхватил Ивана за плечи и начал сминать. Сила у него была чудовищная. Ивану, чтобы не полететь кувырком, пришлось глубоко просесть, широко расставив ноги. Так они и топтались по палубе – низкая живая, тяжело дышащая арка. Минуту. Две. Пять. Семь. Зрители начали скучать.
– Эй, титаны, довольно обниматься, – на исходе пятнадцатой минуты выразил общее мнение Лекс. – В конце концов, это уже становится неприличным! К тому же нам пора ужинать.
– Ни… чья? – выдохнул в два приема Корагг.
– Как… скаж… – отозвался так же отрывисто Иван.
– Ничья.
Они расцепились. Корагг пошатывался и неверными движениями массировал грудные мышцы. К нему тут же с криками: «Во тебя штормит!» – устремились подчиненные.
Иван вяло отмахнулся от предложенной кем-то помощи и, вращая головой (шейные позвонки, становясь на место, отчаянно хрустели), побрел к скатанному в рулон куску парусины. При необходимости она могла выполнять различные функции. Из нее получалась большая палатка на суше или маленький парус на море, если вдруг отказывал двигатель катера. Сейчас парусина определенно была лучшим местом для того, чтобы лечь на нее и не двигаться. Долго лежать и не двигаться.
Но до нее еще нужно было добраться…
