насколько мне известно, создания бесполые. А как с этим делом у гремлинов?'.
Хайк быстро освоился в Катакомбах - он даже не ожидал, что это окажется так легко и просто. Первое время он ещё дичился, ожидая подвоха, но уже через несколько дней его настороженность прошла - Волчонок оттаял. Он впервые в жизни ощутил себя равным среди равных и
И Хайк был горд, когда Родриго (Волчонок про себя называл его 'военным вождём', хотя официально этот парень не имел такого титула), увидев в действии 'огненную плеть' Хайка, положил ему руку на плечо и сказал с уважением:
– Молодец. Ты - воин.
Всего три слова, но сколько они значили!
Алана Хайк теперь видел лишь изредка - Старик почти всё время проводил в обществе Эухеньи. Его явно что-то связывало с Матерью-Ведуньей - Хайк случайно заметил тонкие светящиеся нити, соединяющие их ауры. Алан тоже быстро стал своим в Катакомбах - даже быстрее, чем Хайк. Старик учил птенцов горного гнезда настоящим боевым заклятьям, и уже через неделю его называли здесь не иначе как 'Наставником'. Хайк вспомнил, как он сдуру кинулся на Алана в контейнере, и почувствовал стыд - Старик при желании мог справиться с глупым мальчишкой одним движением мысли. И Волчонок старался из всех сил, перенимая у Старика секреты боевой магии - ему очень хотелось заслужить похвалу Наставника.
Хайк стремительно сроднился с обитателями Катакомб, врос в братство, и в немалой степени (хотя в этом он упорно не признавался даже самому себе) ему помогла Наташа. Дочь Диего Рохо умудрялась как-то ненавязчиво оказаться рядом с Хайком именно тогда, когда ему нужно было с кем-нибудь посоветоваться или просто поговорить. Всего через неделю мальчик настолько привык к этой шустрой девчонке, что её отсутствие уже воспринималось им как нечто необычное. Наташа умела слушать - редкий дар для людей вообще и для детей-индиго в особенности, - и Хайк рассказывал ей о себе. Девочка слушала внимательно, она сопереживала, и Волчонок рассказал почти всё: о детстве, о свалке, о Приюте. Но именно почти - о Мэй Хайк умолчал: он инстинктивно чувствовал, что этой темы лучше не касаться. А когда он рассказал о своём побеге и о кровавом столкновении с шайкой Злыдня, Наташа прошептала:
– Бедный ты мой… Это ведь так страшно - сжечь живых людей…
Потом она несмело протянула руку и осторожно погладила Хайка по жёстким волосам, и это было так неожиданно и… приятно, что у мальчишки перехватило дыхание. Наташа тут же сконфузилась и отняла ладонь, но они ещё несколько минут сидели рядом, старательно глядя в разные стороны. К счастью, неловкость разрядило появление Андрея, позвавшего их ужинать. Сын Диего прекрасно видел, что творится с его сестрой, но великодушно делал вид, будто ничего не замечает - с него хватило и того, что Наташа перестала донимать его постоянным упоминанием 'прекрасной аргентинки' к месту и не к месту.
Охватившее Публо-дель-Рио безумие не коснулось Катакомб, да и размах волнений в Городе-на-Реке был далеко не тот, что на севере. Жители этих мест вообще скептически относились к 'россказням гринго', считая, что 'всё зло идёт с севера'. Погромы устраивали в основном разношёрстные уличные банды, надеявшиеся половить рыбку в мутной водичке, и полиция быстро их утихомирила. А в Катакомбах за несколько дней прибавилось учеников - сюда бежали опасавшиеся за свою жизнь и за жизнь своих детей. По большей части это были самые обычные люди, но среди них оказалось и несколько детей-индиго - Эухенья вдвоём с Аланом распознавали таких за считанные мгновения.
Разведчики Родриго вели себя в городе очень осторожно, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и всячески избегая любых конфликтных ситуаций. 'У вас в руках Сила - не обрушивайте её на беспомощных, - говорила Эухенья. - Если на вас бросается безумец - отойдите в сторону, и он пробежит мимо. Бойтесь зря лить кровь - её запах пьянит, и очень легко войти во вкус'. Но однажды взбудораженная кем-то толпа переправилась через реку и двинулась к пещерам Миктекасиуатль.
Встревоженный Родриго вызвал наверх на помощь воинам всех мальчишек и девчонок, владеющих боевыми заклятьями, и Хайк, глядя сверху вниз на приближающуюся толпу, уже предвкушал, как он будет хлестать это многоголовое тупое стадо огненными плетями. Но до этого дело не дошло - навстречу людям вышла сама мать Эухенья. Колдунья остановилась в нескольких шагах от волнующейся человеческой массы, негромко что-то сказала, и… толпа дрогнула: люди, виновато опустив головы, поспешно двинулись обратно к реке. Хайк не мог сказать, пускала ли ведьма в ход магию - во всяком случае, он ничего не почувствовал.
Зато сама Мать-Ведунья почувствовала: проходя мимо учеников, она коснулась их аур, прочла возбуждённые мысли готовых к бою людей-индиго и сурово сказала Волчонку:
– В тебе растёт змея - берегись.
Алан бросил на Хайка укоризненный взгляд, и мальчишке снова стало стыдно - так стыдно, что ему захотелось забиться в самый тёмный закуток Катакомб и не высовываться оттуда неопределённо долгое время. Его спасли от этого жгучего стыда только понимающие и ласковые глаза Наташи, очень вовремя - как всегда - оказавшейся рядом с ним.
Шли дни. Минуло около трёх недель.
– Был и есть Вечный Хаос, откуда вышло всё Сущее и куда оно уйдёт, когда придёт Срок; уйдёт, дабы возродиться вновь, и так без Конца и Начала. Была и есть Вселенная, сотканная из мириадов Миров, связанных между собой. Были и есть Миры, разделённые неизмеримыми безднами; у каждого Мира своё солнце, своя звезда, и россыпь этих звёзд украшает ночное небо. Миры эти далеки, но дойти до них можно, надо только научиться ходить…
Голос Матери-Ведуньи заполнял весь Зал учеников, втекая в каждый его уголок. Она говорила - её слушали. Понимали. Запоминали.
– Были и есть Миры, которые и далеки, и рядом. Они невидимы, неощутимы, но они есть. Они сцеплены в единое Целое и пронизывают друг друга; они привязаны к нашему Миру, как тень к её обладателю. Точнее, как множество теней, отбрасываемых одним и тем же предметом, освещённым с разных сторон. Вот только трудно сказать, что есть тень, а что есть то, что отбрасывает эту тень - все Миры равнозначимы. И этих Миров можно достичь, надо только научиться летать…
– Прости меня, мать Эухенья, - плечистый парень переминался с ноги на ногу у входа в Зал, явно сожалея, что ему пришлось прервать Мудрую. - Меня послал Гонсало, старший вечерней стражи. Пришли две девушки - одна постарше, другая помоложе. Обе - индиго. Сильные - особенно та, что постарше. Они с севера, мать Эухенья, - Гонсало считает, что это важно.
По пещере пронёсся лёгкий шорох: о том, что творится на севере, здесь знали все. И если оттуда пришли индиго-беглянки, то Гонсало прав - это действительно важно. Эухенья и Алан обменялись быстрыми взглядами.
– И ещё, мать Эухенья. Они обе гринго…
– Это неважно, Луис.
– …и у одной из них - у той, что постарше, - на шее такое странное ожерелье: змея, свившаяся в кольцо и чуть приподнявшая голову.
– Что?! - Алан побледнел - это было заметно даже в призрачном освещении Зала - и вскочил с места. - Что ты сказал?
– На шее у неё… Браслет такой, в виде змеи, - повторил Луис, не понимая, что могло так встревожить Наставника, к невозмутимости которого уже все успели привыкнуть.
– Так, - спокойно сказала Миктекасиуатль. - Всем: оставаться здесь. Настройтесь на меня - возможно, мне будет вам что сказать и показать. Ты, ты и ты, - она указала на Андрея, Наташу и Эстреллу, - пойдёте
