Истреби в себе змею

идол повержен, он рассыпался на куски, и шакалы догрызают его смрадную плоть. То, во что вы верили тысячи лет, оказалось пылью, по которой нельзя и шагу ступить без боязни испачкаться. Ваше богатство - прах, ваше золото - оно грязь под вашими ногами, ваши разноцветные бумажки с портретами давно истлевших мертвецов - мусор. Попробуйте жить в этом вашем пустом мире, в котором больше нет места вашему богу, - очень скоро вы будете ждать смерти, как величайшего благодеяния!

– Вот только пророчеств нам сейчас и не хватает, - прошипел Джейк и активировал связь. - Электронщики! Спите, fuck you… Убрать из эфира и из Сети эту гадость! Любым способом! Джефферсон, если передача идёт через спутник, сбейте его к чёртовой матери! Да оторвите же наконец ваши ленивые задницы от насиженных мест - неужели вы не видите, что происходит?

…На страну обрушилась вторая волна безумия, и кровавое безумие 'охоты на ведьм' казалось теперь, когда пришёл настоящий тайфун, только лёгким ветерком - не более.

Сложнейшая и отлаженная огромная машина ещё катилась какое-то время по инерции, а потом начала останавливаться, скрежеща всеми своими необратимо теряющими смазку сочленениями и с треском ломая шестерёнки. Рвались связи, соединявшие всю планету в единое целое - бессмысленными становились все системы платежей, сметы финансирования, инвестиционные проекты: за словом 'деньги' больше не стояло ровным счётом ничего. Экономика впадала в коллапс - как человек, из жил которого выпустили кровь.

А люди - люди оглядывались и с изумлением обнаруживали, что все их мечты, так или иначе связанные с деньгами - накопить, заработать, украсть, а потом купить дом, шикарную машину, завести собственное дело, жить в своё удовольствие, - развеивались дымкой, таяли, как мираж в пустыне. Никто не хотел ничего продавать - разве можно обменивать канистру бензина или хотя бы банку 'кока-колы' на клочок бумаги, когда неизвестно, действительно ли это клочок вышел из-под государственного печатного станка или десять минут назад материализовался из ничего на ладони человека-индиго?

Те, кто многие годы работали, ненавидя свою работу, работали только потому, что им за эту работу платили, поняли, что дальше работать ни к чему - традиционный вопрос: 'И что я с этого буду иметь?' стал риторическим. А те, кто считали себя благополучными и вполне устроенными в этой жизни - легионы банковских служащих и полчища дилеров, брокеров и биржевых спекулянтов всех мастей и калибров, армии юристов, чувствовавших себя в мутных омутах финансовых махинаций как рыба в воде, - вдруг увидели, что они никому уже не нужны. Они стали лишними - куда более ценной с точки зрения насущных потребностей сделалась самая обычная проститутка (хотя даже проститутки отказывались теперь трудиться за деньги, предпочитая мясные консервы).

И люди поняли - оказывается, их ничто, кроме денег, не связывает. Понятия любви и дружбы, чести и совести, привязанности, чувства долга десятилетиями вытравливались из сознания людей: слишком уж трудно было оценить эти понятия в условных единицах. Люди привыкли смотреть друг на друга только с точки зрения полезности и вредности - поможет ли он (она) добыть как можно больше денег или будет врагом-конкурентом в беспощадной борьбе за место под солнцем и за жирный кусок, с урчанием вырываемый из чужой глотки?

Величественное здание 'предельно совершенного общества тотального потребления' было выстроено из мокрого песка. Вода высохла, и здание обвалилось: рухнули роскошные фронтоны, изящные башенки с флюгерами, колонны с затейливыми резными капителями. И всё это превратилось в груду серой пыли, размётываемой набиравшим силу ветром…

…Ветер нёсся по пустынной улице, тоненько завывая и стукаясь в окна домов. Ветер нёс зелёные бумажки, похожие на до срока облетевшие листья, и никто из редких прохожих не удосуживался нагнуться, чтобы собрать эти листья…

…Старик в плаще сидел на скамейке парка, ссутулившись и втянув голову в плечи; в глазах его застыло безумие. Резкий порыв ветра бросил ему в лицо грязную бумажку - она прилипла к щеке человека, сидевшего неподвижно. Старик деревянным движением отлепил от лица мокрый клочок бумаги и равнодушно бросил его в лужу. И на взъерошенной ветром мутной воде закачалось изображение глаза в треугольнике, пристально взирающего на мир с вершины усечённой пирамиды…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВЕДУНЫ

В глубине промелькнула быстрая тень. Вода расступилась, и на поверхности появилась голова дельфина; из дыхала с шумом вырвалась струйка пара. Дельфин, кося тёмным глазом, открыл пасть, словно хотел что-то сказать двум стоявшим на берегу подросткам.

– Это Хрргхх, - объяснил Андрей, - старейшина. Сейчас придёт ещё Скрртт - он тоже отозвался.

– Здорово у тебя получается, - сказал Хайк с лёгкой завистью, - мне бы так!

– Не прибедняйся. Мать Эухенья знала, кого дать мне в напарники, - она выбрала тебя, а не кого-то другого. Значит, ты лучший из тех, кто умеет говорить с Детьми Моря.

Это было не совсем так, и Хайк это знал. Многие девчонки понимали мысленную речь дельфинов куда лучше Хайка, а Эстрелла вообще общается с Детьми Моря так же легко, как болтает с подружками. Да и Наташа - если дело касается контакта с дельфинами, Волчонку до неё далеко. Но сейчас время опасное, и Мать-Ведунья не хочет подвергать риску девочек. 'Это цветы рода людей синей ауры, - говорила она, - цветы, которые со временем обернутся плодами. Нельзя подставлять цветы дыханию злого ветра'. Да, Наташа…

После того, как в Катакомбах появилась Мэй, Наташа избегала встреч с Хайком так же умело, как до этого появлялась рядом с ним в самый нужный момент. Волчонку было неловко, но стоило ему заглянуть в голубые глаза Мэй, как это чувство неловкости и какой-то вины перед дочерью Диего бесследно улетучивалось.

А сама Мэй - несмотря на то, что Наташу в пещерах Миктекасиуатль любили, - очень быстро стала для горного братства своей. В конце концов, сердечные привязанности - это личное дело тех, кого они касаются; для всех остальных важно, какой ты человек. Кровавая короста, наросшая на душу девочки за время общения с Серпентой, отвалилась, как корочка с заживающей раны, и оказалось, что под ней чисто - дети-индиго умели это видеть.

И как ни странно, Хайк подружился с Андреем - у них нашлось много общего. И брат Наташи ни словом, ни мыслью не намекнул Волчонку о своей обиде за сестру - сердцу не прикажешь. Неудивительно, что Мудрая отправила с Андреем на побережье именно Хайка - она подмечала все мелочи. Заметила Миктекасиуатль и постоянное соперничество Наташи и Мэй в магии - соперничество, подогреваемое обидой одной и ревностью другой. На этом соперничестве расцветали таланты обеих: из обороняемой от чужих посягательств любви Мэй и неразделённой любви Наташи рождались две сильнейшие магини горного клана. И ведьма мысленно усмехалась: раны юности заживут быстро, зато ей, Эухенье, будет на кого оставить горное гнездо, когда придёт её час…

Дельфин без плеска нырнул, и Андрей присел на нагретый солнцем плоский камень.

– Он вернётся, - сказал он, - Дети Моря хотят сообщить что-то важное - они что-то чувствуют. Когда мы были здесь с Эстреллой…

– Ты её любишь? - неожиданно спросил Хайк, садясь рядом.

– А ты свою Мэй?

– Ну-у-у… Я же про тебя спрашиваю. Вы с Эстреллой неразлучны - разве не так?

– Вообще-то да… Но ты знаешь, - доверительно сказал Андрей, - я в последнее время побаиваюсь оставаться с ней наедине. Того и гляди дело дойдёт до этого самого - я уже голову теряю…

– Ну и что из этого? - искренне удивился Хайк. - Тебе пятнадцать, ей четырнадцать - чего тут такого? Вы же любите друг друга!

– Да? А оправдываться перед матерью Эухеньей ты будешь? Ты же знаешь, что она говорит: цветы нельзя трогать до срока - помни об этом, если ты мужчина! Продолжение рода - это не игра. Слушай, - в