встрять:
— Этот «боров» — русский дипломат, ваше превосходительство!
— Да, разумеется! Простите, не желал затронуть ваши патриотические струны. Но вот не смог удержаться! Он ведь искренне думает, что он хитрый паук, сидящий посреди паутины, — а на деле Стекль всего лишь прилипшая к нитям жертва, которую настоящий паук не жрет лишь из желания приманить добычу покрупнее. И эта добыча — вы, друг мой, и ваш корабль! Видите ли, мой источник сообщает, что у Метамороса вас ждет засада. Достаточно сильная, чтобы уничтожить «Невского». Мой источник промолчал бы, но ему довелось видеть нашу армию в деле, и он догадывается, сколько вы сумеете натворить. В общем, он будет весьма рад, если «Александр Невский» предпочтет уцелеть. Это и в интересах Конфедерации, и, в конечном счете, России и вашем. А Франции потенциальные потери англичан и янки, в общем-то, безразличны. Кроме того, говоря начистоту, армия Второй империи не слишком покрыла себя славой… и ей вовсе не улыбается отдать все лавры флоту. Иными словами, наши враги грызутся, и это наш шанс! Сначала выжить, потом победить. Я, разумеется, не могу вам приказывать, но я вас предупредил. Прочее — на ваше усмотрение.
Борегар замолчал и не без интереса смотрел, как спрятавший руки за спину, нахохлившийся, будто от холода, русский офицер расхаживает вокруг. Но вот кисти снова сложены на груди, и по виду вновь — бодр.
— Спасибо, ваше превосходительство. Непременно учту при планировании операций!
Да, этот учтет. Мышление у него быстрое и острое… И пусть возвращается живой! Единственный способ для Густава Тутана Борегара иметь такого ученика, что догонит и пойдет дальше, и не ревновать его к фортуне и славе — выбрать моряка. Да и что славы в том, что лев воспитает львенка? А тут кит! Кит- убийца, джентльмен в черно-белом… Да, на русского моряка похоже!
Борт покрыт лесами. Вот оно, преимущество брони из полос: для ремонта даже в док заходить не нужно. Рабочие облепили выбоины, как муравьи. Разбирают броню, восстанавливают дубовую подложку. Стучат топоры, гремит клепка. Дерево и железо, прошлое и будущее — рядом, в одном корабле…
И — девушка в сером. Сама… нет, навестить Уэрту он собирался. Но…
— Michman Алексеев! Мне нужно с вами поговорить, Evgeniy Ivanovich…
Он как друг семьи и сотрудник погибшего отца давно стал для нее мистером Алексеевым! Изредка мелькает даже не вполне приличное «Юджин» — что делать, если люди способны понять, каково это — терять близких, и не сметь обернуться, прервать работу… Боевую. Спасательную.
У него на «Невском» погибли только друзья… но ведь и они оставили в сердце пустоту. У Берты погиб отец. Ей было неизмеримо хуже. Она девушка — а реветь смела разве в подушку. Все, чем смог помочь Алексеев, — правильно помолчать рядом, через очередную кальку. Бдение по умершему — испанский обычай, это он узнал потом. Никто не говорил ни слова — кроме чертежей.
Сначала была схема бронирования «Невского»… а потом Берта принялась разворачивать другие. Ствол трижды усиленной семидюймовки. Новый практический снаряд с поддоном из мягкого дерева и распорным клином из дуба. Как ни смешно, дерево не так уж плохо заменяет в нарезах медь. Точность таких снарядов куда выше, чем у простых болванок, только вот банить стволы приходится после каждого выстрела. Для учебы — отлично, а для боя по-прежнему нужна медь. Вот — нормализующий колпачок. Вот — наброски замка для казнозарядного варианта орудия. Вот разрез — картина разрушения брони под обстрелом разными типами снарядов. Вот — осколочный снаряд, а вот — шрапнель…
Возможно, девушка и желала возрыдать на широкой мужской груди, да Алексеев знаков не заметил. Да и стало ей чуть легче. Так он неделю ходил к Уэрта — якобы по делам, а вообще — помолчать вместе.
Да, он был слишком джентльменом, потому, верно, так и остался всего лишь другом. Вон Норман предложил плечико для обплакивания. Берта не воспользовалась, но запомнила, кто вел себя как мужчина с женщиной, а кто — как товарищ с товарищем. Хотя… какая разница? Любовь на войне — глупость. И все- таки у нее изредка проскакивает — то Юджин, то Евгений, то Ойген. То ли товарищ, то ли брат… А тут даже не привычно-повышающее южное «коммандер». Потрудилась поломать язык отчеством…
— Что случилось, мисс ла Уэрта?
Она оглянулась, словно…
— Об этом говорить с вами должен был брат… но письмо морского секретаря, разумеется, шло через меня. Потому… Дэниэлу было бы тяжело об этом говорить даже просто союзнику. Мистер Алексеев… Письмо подписано мистером Мэллори, но по стилю судя — а я его хорошо изучила, написано президентом… — Берта помотала головой. — Я не о том. Надо коротко. Они там, в Ричмонде, знают о том, что предложил вам Стекль. Они понимают, что в интересах России сорвать перевозку французских войск из Мексики в Европу. Они не знают, насколько на самом деле тяжела или легка обстановка на Рейне и Дунае. Зато они знают — если французы ударят из Мексики в Техас, рухнет вся Конфедерация к западу от Миссисипи. Насколько это правда, не знаю. Но они желают, чтобы вы знали: если Конфедерация рухнет, враги России получат не десятки, а сотни тысяч врагов на европейский фронт. Возможно, у нас в Америке не слишком умелые солдаты и генералы, но их у Линкольна много. Они…
Берта ударила затянутым в перчатку кулачком по броневому борту. Хорошо, с разворота. Тяжелые волосы на мгновение подались вверх и вбок.
— Что у вас с ухом?
— Неважно! Они… Они там все… — не положенные леди слова застряли в горле, — глупцы. Думают, что можно победить людей, решивших стоять до конца. Потому… Я исполнила неприятный приказ, Evgeniy Ivanovich. Передала, что просили. А вы на эти слова не оглядывайтесь!
Развернулась… Резко. Да уха почти нет! Выглядит… она права, неважно.
Важно, что каждый француз, вернувшийся в Европу, получит шанс убить русского солдата. Каждый француз, оставшийся в Мексике, получит шанс убить солдата Конфедерации.
Выбор ясен… но союзники дышат на ладан. Не врут! Алексеев охватил руками голову. Именно знакомство с Бертой позволило ему заглянуть в статистику. Такого не подделать… просто не додуматься. Конфедерация перекрыла любые теоретические пределы мобилизации в четыре раза — и все еще не голодала и продолжала сражаться. Россия, увы, на такое близко не способна. Даже под железной рукой Николая Первого — она не выдержала и десятой части той нагрузки. Да и в эту войну… И миллиона не мобилизовали — беспорядки. Хуже, чем янки.
Но именно потому лишняя соломина на хребтине империи вовсе не нужна! Там и так рядком бревна: Дунайский фронт, Балканский, Кавказский, Персидский, Шведский, Северный. Хорошо, Попов на американском Западе так англичан развлекает, что у них ни сил, ни времени не остается ни на набеги к Камчатке, ни на блокаду Аляски.
И вот теперь мичману придется решать вопрос, который тяжел был бы и для канцлера. Или… Великого князя. Евгений криво ухмыльнулся. Эта гримаса у него прежде никогда не выходила. Как ни поступи, слухи пойдут. И, хочешь не хочешь, старшего начальника нет. Переложить груз не на кого. Что ж, не впервой простому русскому офицеру держать судьбу империи на плечах.
Что ж, да будет так. Всё — на себя. И всё — на «Невского». Он крепкий корабль, не такое вынесет. Команда… Им нужно сказать. Все? Почти все. Убрать грязь, не более того. Но это — после выхода в море. А до этого мы просто готовимся к походу. Очередному. Рутинному.
Снова сверкающий огнями зал. Драпировки собирали по всему городу. Поторопился Римский-Корсаков насчет утраты интереса к музыке, поторопился. Рояль под тонкими пальцами Берты ла Уэрта гремит «Невским полонезом». На крупные произведения у мичмана нет времени, но те, что выбегают из-под проснувшегося пера… Не верится, что веселая музыка написана человеком, еженедельно ставящим голову на кон. Да хотя бы слышавшим слово «война». А Николай только руками разводит, будто в чем-то виноват — мол, пишется только это. Впрочем, сегодня будет что-то новенькое. Берта придирчиво рассматривает ноты, словно это чертеж новой гранаты. «Я не знаю, насколько хорошо это взрывается, но у меня нет лишних станков. Придумывайте деревянный корпус. Поражающую способность нарастим, поместив в него немного картечи…» И ведь придумывают!
— Коммандер Корсаков, такое не следует играть с листа. Тем более, у меня теперь слишком мало
