— Вы ликарь?
— Не зовсим. Характерник. Москаль-чаривнык.
Ребята дружно перекрестились. Видимо, слышали о нём что-то страшное. Однако мужественно остались на месте. И даже, с крестьянской смёткой попытались его использовать.
— А знуздаты коня нам не допоможете?
— Нет.
— Чому?
— Не по вам такой конь. Тому, кто будет упорствовать, одни беды он принесёт.
Парни и сами были такого же мнения, авторитетный среди казаков колдун их в нём только утвердил. Они переглянулись, глянули на ворочавшегося на земле товарища. Заметив попытку пострадавшего встать, отвлёкся от увлекательного дела — выцыганивания понравившегося ему коня — и попаданец.
— Лежи тихо! — гаркнул он на парубка. — Тоби самому ходить пока не можно! Хлопци тебе до лижка (кровати) доведуть.
Увидев, что товарищ успокоился, его непострадавшие друзья сами вернулись к лошадиной проблеме. Чернявый казак наклонился к лежащему.
— Семене, коня продаты не бажаешь (желаешь)?
— Що? — пострадавший, конечно, слышал вопрос, но вот на его осознание в таком состоянии ему нужно было время.
— Коня продаваты?
— А хай йому грець! — простонал незадачливый всадник. — Я на цього чёрта бильш не сяду.
— А вы, пане Москалю, цього коня купыты не хочете? Вы ж чаривнык, що вам якыйсь кинь? Вы ж, говорять, и… того… з рогами здолати (одолеть) можете.
— Сколько хотите за цього чёрта?
— Сто злотых! — не задумываясь, выпалил брюнет, видимо, лидер компании, потому что все разговоры с ужасным колдуном вёл только он.
Аркадий в лошадях уже научился разбираться и с первого взгляда определил, что перед ним турецкий конь, породистый и стоящий раза в два больше названной суммы. Но сразу соглашаться с запросом здесь было не принято, да и не было у него с собой столько денег. Зато был отрез парчи, трофей из Стамбула. Посчитав, что Срачкороб присмотрит за разгрузкой стругов и без него, принялся нахваливать имеющуюся парчу, якобы из самого султанского дворцы (в реальности — из бедестана). Пошли к берегу смотреть товар попаданца.
Сияние шёлка, золота и серебра хлопцев из села заколдовало. Но весь прихваченный отрез парчи стоил, как прикинул Аркадий, переведя цену из акче в злотые, не менее четырёхсот монет. Отдавать его, даже за хорошего коня было бы глупо, о чём он и сказал партнёрам по торгу.
— Вы з глузду зъихалы (с ума сошли)? Да за весь этот кусок табун коней купить можно!
— А якщо мы ще коней добавимо?
Выяснилось, что ребята попали в артиллерию и стреляли как раз по гусарам в сражении с поляками, а после боя не поленились наловить коней без всадников, посчитав их своей законной добычей. Попаданец предложил подогнать предполагаемую мену. Вскоре перед его глазами предстали ещё три коня, один такой же анатолийский породистый скакун, и два жеребца полегче, скорее всего, ходившие под панцерниками. Выторговав в придачу к коням и сёдла, Аркадий ударил с парубками по рукам и отдал им парчу.
Теперь перед ним встала проблема доставки покупки домой, к Азову. Почесав репу — когда торговался, об этом не думал — решил, что перегнать лошадей сподручней будет из лагеря Хмельницкого, а уж туда можно и верхом доехать. Оставив охранять коней со спутанными ногами одного из знакомых орлов Васюринского, пошёл к стругам. Там работа кипела вовсю, перегружали на телеги последние из привезённых зажигательных ракет.
Узнав о возникшем у него затруднении, Соломон, наиболее авторитетный в его отряде, покачал головой.
— Кто же так торгуется? Эх, надо было меня или Гада позвать, мы бы у этих простаков лошадей за половину отреза выменяли! Ладно, не бери в голову, мои ребята к Чигирину коней перегонят, раньше нас там будут.
Попрощавшись с друзьями, Аркадий направился на одном из стругов вместе с еврейской частью своего отряда к Чигирину, где обретался Хмельницкий. Для знаменитого гетмана этот город был, можно сказать, родным.
Путь от разрушенного Кодака до Чигирина, по Днепру и Тясмину прошёл без особых осложнений и ничем особо не запомнился. Потом Аркадий не раз пожалел, что задержек не было, так как попали путешественники как раз на суд. С незамедлительным приведением приговоров в исполнение. Учитывая простоту казацкого законодательства и тяжесть (по меркам семнадцатого века) преступлений, к разнообразию судьи (огромная толпа народа собравшаяся невдалеке от стен города) не стремились. Осуждённых топили или вешали. На оправдательные приговоры сегодня образовался дефицит, их просто не было.
Первыми шли на суд человеческий униаты. Это сейчас люди меняют веру как перчатки, тогда такой поступок мог очень помочь в карьере или стать поводом для казни. Именно униаты вызывали особенную ярость у присутствующих (они же судьи) православных. Их считали, не без оснований, предателями. Всех мужчин, мальчиков-подростков, вдов единодушно приговаривали к утоплению, что считалось у казаков особо позорной казнью. Уже позже попаданец узнал, что молодых женщин и детей вернули в лоно православной церкви силой, поэтому их и не было на судилище.
Испуганных, избитых людей под одобрительные возгласы толпы, только что единодушно приговорившей их к смерти, запихивали в мешки и бросали в реку. Каждый плюх сопровождался взрывом ликования и одобрительных криков. Возможно, были в толпе люди, сочувствовавшие казнимым, но они молчали. Попытаться оспорить приговоры к смерти означало сильно рисковать собственной жизнью, да и у близких несогласных немедленно появились бы нешуточные проблемы. Поэтому в толпе царил единодушный одобрямс. Громкий и восторженный.
После того, как униаты закончились, пришла очередь евреев. Здесь возникли некоторые разногласия. Кто-то требовал продолжения банкета с утоплением.
— У воду жидив! Топить их як кутят! Як моя Катруся из-за них втопылася!
— Ни, на шибеныцю (виселицу) их! Нехай висять довше, чим мий чоловик (муж) по их намовлянню висив!
— На палю (кол) жидив! Нехай звидтти (оттуда) нам про польски законы порассказують! У нас у сели симох за них на палю посадылы!
Пользуясь покровительством панов, арендаторы и их помощники успели нанести много обид местному населению. Большие к ним были счёты. Победили сторонники повешения. Нескольких мелких арендаторов и одного трактирщика-ростовщика повесили, так же под восторженные вопли, свист и визг. И уж совсем дикий шум пошёл, когда не столько вывели, сколько вытащили двух самых знаменитых местных арендаторов. Собиленко Захария и его родственника и помощника Собиленко Якова. Многие в толпе рванули к ним, желая лично порвать негодяев, своими руками. Казакам охраны пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не допустить свалки чреватой давкой и гибелью людей в толпе.
Из-за шума и гама, приговора никто не услышал, преступников подтащили к толстым колам, заранее смазанным свиным жиром и взгромоздили на них. Аркадий порадовался, что не стал лезть в толпу, а вместе со своими подопечными встал в сторонке. Видно, конечно, не так уж и хорошо, зато целей будешь, и многие неприятные стороны казней проходят мимо.
На сладкое вытащили и привязали к столбам десятка полтора панов и подпанков. Большей частью католиков, но один из них пытался кричать о своём православии. Возле каждого положили палку и предложили становиться в очередь тем, кто хочет поучаствовать в наказании. Захотели многие. Для получения удовольствия как можно большему количеству людей, запрещали бить по голове, но всё равно
