золотозубых цыган с коврами в рулонах… Но все эти люди либо останавливались раньше, либо проходили дальше по вагону, а верхнее боковое место над Дубровиным и четыре в купе рядом оставались пустыми.
Наконец в вагоне появился худой майор в летней форме и, равнодушно покосившись на Семена Марковича', сел напротив, задвинув под сиденье «дипломат».
Когда же Семен Маркович по свойственной ему привычке всюду наводить мосты попробовал заговорить со своим попутчиком, спросив что-то вроде: «Вы до Пскова?» — тот даже не повернулся.
Уже перед самым отправлением в вагон торопливо втиснулись четыре новых пассажира. Они прошли в сторону Дубровина и заняли пустующие места.
Двое из этой четверки сразу привлекли внимание Семена Марковича необычностью своей одежды: это были старый узбек в полосатом халате, с морщинистым лицом и клочковатой бородкой и девушка в белом свадебном платье, смеющаяся, восторженная, которая ни минуты не могла усидеть спокойно. Да и двое других были не из тех, что затерялись бы в толпе.
Девушка все время вскакивала, выглядывала в окно, оживленно разговаривала и даже нечаянно стукнулась головой о верхнюю полку.
— Больно? То-то же, не надо было вертеться, — назидательно сказал русоволосый великан в майке «Атлетик Клаб».
— И ничуть не больно! — Девушка потерла ушибленную макушку. — Мне жарко, — с кокетливой ужимкой пожаловалась она. — Нельзя ли открыть окно?
Семен Маркович решил, что это подходящий повод, чтобы вступить в разговор.
— Окна не открываются. Дохлый номер! Будем задыхаться, пока не задохнемся! Дубровин театрально вздохнул и развел руками.
— Значит, говорите, дохлый номер? — Великан, не вставая, взялся за ручку и с силой потянул. Окно раздвинулось. В поезд ворвался пахнущий мазутом ветер.
— Вы просто чудодей! Как вы это сделали? Это же окно просто
— Открыть можно все, кроме гроба изнутри, — сурово уточнил великан.
— Вы не возражаете, если я пересяду к вам? — И, не дожидаясь ответа, Семен Маркович быстро перепорхнул на половину четверки.
— Вы до Пскова едете? И я в Псков! О, Великий Новгород и Псков — настоящая дремучая Русь! Две северные крепости, о которые разбилась не одна иноземная рать. Тевтонские и ливонские рыцари, поляки, а им противостояли храбрые народные дружины… — вдохновенно произнес он.
— Ну, вам лучше знать — вы это видели, — серьезно ответил великан.
Грзенк почтительно покосился на Семена Марковича и по исследовательской привычке сделал в памяти отметку, что некоторые самцы аборигенов доживают до нескольких сотен лет.
— И знаете, кто первым завоевал Новгород и вырвал язык у вечевого колокола? Царь Иван Васильевич Грозный! И когда — только в шестнадцатом веке! Русский царь взял русский же город! — Семен Маркович торжествующе поглядел на девушку. — Поймите, молодые люди, народ должен питаться от корней, от древа. Когда же мы это поймем и станем учиться на ошибках прошлого! Ах, Русь, Русь! Как же мы плохо знаем нашу историю!
— Ну тут вы, пожалуй, батенька, попали пальцем в небо. Не мы, а вы плохо знаете историю, — усмехнулся молодой мужчина в белых джинсах, давно уже нетерпеливо постукивающий пальцами по колену.
— Почему это? — поразился тот.
— Да потому, что с Иванами Васильевичами вы напутали, — снисходительно объяснил его собеседник. — Было два Ивана Васильевича: Иван III и Иван IV — Грозный. И язык у вечевого колокола первым вырвал именно Иван III, сын Василия II Темного.
— Сдаюсь! Я в самом деле плохо разобрался в Иванах… Почему бы нам всем не познакомиться? Дубровин, Семен Маркович.
— Корсаков. Алексей.
— А я Бурьин. Никита, — пророкотал великан и, утомившись чистить яблоко, сожрал его целиком вместе с серединкой и семечками, не выплюнув даже палочки.
— Я Лида. А это мой дедушка Чингиз Тамерланович Батыев, — сказала девушка. — Не обращайте на дедушку внимания, он неразговорчив.
— Лидочка, а ваш дедушка казах или узбек? — тотчас уточнил Семен Маркович.
Девушка задумалась и наморщила лобик.
— И казах, и узбек чуточку, — сказала она не очень уверенно. — Такое возможно?
— Еще и не такое возможно, уж поверьте мне, Лидочка, — успокоил ее Дубровин и улыбнулся, крайне довольный своим чувством юмора.
Поезд набирал скорость, он выехал из города и теперь мчался по Подмосковью на северо-запад. У железнодорожного переезда замерли две красные пожарные машины. Пролетело несколько тихих дачных станций, и наконец замелькали сосны и ели.
— Какая красотища! — вздохнул Семен Маркович, глядя в окно. — Настоящая средняя полоса России. Знаете, я ведь городской житель, в лесу почти не бываю. Мне дочь говорит: «Папочка, ты только тогда найдешь гриб, когда на него наступишь!»
— Хорошо еще, что вы не охотник, — сказал Бурьин. — У меня есть приятель Сашка Протвинкин, так он лишь тогда нашел медведя, когда провалился зимой к нему в берлогу. А что вы хотите, снег непролазный, ничего не видно.
— И что было потом? — с интересом спросила Лирда.
— А ничего особенного, — весело прогрохотал Никита. — Оба наложили в штаны и разбежались. Теперь Сашка охотится только на уток под Внуковом.
— И что, много самолетов уже подстрелил? — поинтересовался Корсаков.
— Думаешь, я тебе сказки рассказываю? Под Внуковом на уток самая охота, у кого хочешь спроси, — возмутился Никита, привставая с места. — Они к гулу привыкают, и им на него наплевать. За аэродромом большой пруд есть, где утки собираются перед перелетом. Откармливаются, сбиваются в стаи, а потом все вместе поднимаются и летят на юг. Их там такое множество — и слепой не промахнется.
— Нет там уток, — засмеялся Корсаков. — Не верю.
— Как это нет? — обиделся Никита. — Ты не москвич вот и не говори. Вот товарищ майор подтвердит, вру я или нет.
Молчаливый майор оторвался от газеты, подумал немного и невозмутимо сказал:
— Конечно, правда. Есть пруд, вытянутый такой. Да я и сам там уток бил. У меня отличное ружье, тульское, центрального боя.
— Ну вот, сговорились, — засмеялся Корсаков. — Не верьте им, Лида, там самолеты рядом, охотиться бы не разрешили.
— А почему бы и нет? Самолеты не круглые сутки летают, у них есть полетные часы, — сказал майор. — И потом, разве самолет дробью собьешь?
— Охотничьи истории — какая роскошь! Надо и мне внести их в раздел современного фольклора, — громко пробормотал Семен Маркович. У него была привычка как бы случайно проговариваться о своей работе, а потом наслаждаться всеобщим удивлением.
— В какой раздел фольклора? — переспросила Лирда.
— В моей книге. Как, разве я не говорил, что пишу книгу? — удивился Дубровин. — Я и сейчас еду собирать для нее материал. Цикл лекций о русской деревне, о русских нравах, обычаях…
Старый узбек лениво открыл правый глаз, покосился на Дубровина и отчетливо сказал: «Ша!» Затем глаз у узбека закрылся, и он опять впал в летаргический сон.
Лирда забралась на верхнюю полку и стала смотреть в окно.
Для приятелей явилось полнейшей неожиданностью настойчивое желание Лиды и ее дедушки ехать
