с ними. Они вообще были порядком ошарашены, когда у подъезда вдруг появилась их недавняя знакомая в сопровождении старого узбека, бросилась к Алексею на шею и заявила, что хочет за него замуж, чтобы платье не пропадало.
Бурьин, нужно отдать ему должное, воспринял это сообщение с большим энтузиазмом, вызвался быть шафером и три ночи гулять на свадьбе. Не теряя времени, Лида представила приятелям своего дедушку, который все время, оказывается, ждал ее на Казанском вокзале на чемоданах с урюком и ужасно беспокоился.
У Корсакова на мгновение мелькнула мысль, не найти ли в справочнике телефон соответствующего учреждения, но взял себя в руки. Лучше они возьмут девушку с собой, а там видно будет. Говорят, у ненормальных бывают просветления, и они узнают, где она живет.
— Одна девушка еще ничего, мы бы за ней уследили, но тут еще этот Батый… — прошептал Алексей Бурьину.
— Сейчас мы его отвяжем! — заверил Никита и, повернув узбека за плечи, показал ему, в каком направлении шагать.
— Тот-топ, шлеп-шлеп! А то будет секир башка! — пригрозил он.
Но не тут-то было. Лида заплакала, крепко обняла старика и заявила, что никуда не пойдет без дедушки.
— Куда я — туда и он! Так надо! — очень серьезно сказала она и показала пальцем куда-то в небо.
Поняв, что отвязаться от старика не удастся, Корсаков и Бурьин попробовали осторожно поговорить с потомком двух ханов и одного эмира, чтобы хотя бы понять, откуда он взялся, но аксакал на все вопросы лишь глубокомысленно кивал. Однако держался он при этом с таким непередаваемым достоинством, что приятели смирились с его присутствием и присвоили ему статус всеобщего дедушки.
Они поднялись в квартиру. Чингиз Тамерланович и Лида вели себя очень тихо и послушно, видно, опасались, что их выставят.
Лида хлопотала на кухне, ухитрившись приготовить из пачки вермишели и смерзшейся в ледяной ком курицы нечто потрясающее, а хан как сел на диван, так и не поднимался с него весь вечер и всю ночь, глядя в потолок. Вид у него был озабоченный, и, чтобы как-то развлечь его, Никита включил телевизор. Чингиз Тамерланович довольно быстро разобрался с пультом и развлекался тем, что гонял бедный «Панасоник» по всем программам. Наконец он набрел на выпуск «Новостей», где мельком сообщили, что от взрыва мощной бомбы погиб военный советник и политический деятель Пакистана Сайд Али Ахмед.
«Вот видите, взрывают не только у нас!» — снисходительно сказал диктор, переходя к следующему сюжету.
Чингиз Тамерланович отнесся к этому известию спокойно. Об уничтожении фантома он узнал много раньше. Если хоть один шар майстрюка погиб, и то хорошо. На большее рассчитывать не приходилось. Майстрюки редко устраивают ловушки всеми шарами.
Поэтому всю ночь Грзенк сидел на диване и, глядя в потолок, творил новый укорененный фантом. Он знал, что теперь майстрюк станет осторожнее и провести его будет нелегко.
По этой причине новый фантом должен был выглядеть детально проработанным, с тем чтобы каждая клетка в его организме и даже каждый заусенец на пальце был бы совершенно таким же, как у землян, но в то же время фантом должен был излучать энергию мрыгов, чтобы раздразнить аппетит майстрюка.
Более того, если прежние фантомы Грзенк расставлял далеко от себя, в шельфовых трещинах или на орбите, то этот фантом должен находиться где-то рядом, чтобы создать сильный кучный сигнал. В этом случае хищнику будет сложно определить четкую локализацию добычи, и это даст им дополнительный шанс.
Итак, нужен был новый укорененный фантом, правдоподобный, не вызывающий подозрений у аборигенов и вместе с тем соблазнительный, такая наживка, чтобы майстрюк не устоял и набросился бы именно на нее, а не на девушку в белом платье и не на старика, сочтя их всего лишь подделками. Это была нелегкая задача, хищник быстро обучался, и поэтому очередной капкан должен быть сложнее предыдущего. Для верности биологическая бомба должна сработать не сразу при первом прикосновении к ней майстрюка, а чуть позднее, когда, умертвив ее, майстрюк начал бы трансформировать ее в шар.
После того как несложная материя для фантома была сотворена в пространстве, Грзенк задумался, какой индивидуальный слепок ей придать. Важно ведь придумать не только саморазвивающуюся форму, без единого сбоя, чтобы — упаси бог! — у нее не стали бы в тридцать лет расти хвост или дополнительная голова (а такое уже случалось с некоторыми начинающими фантомистами), — главным являлось создать для фантома
Десятилетия фантом действовал самостоятельно, на свой страх и риск и был совершенно неуправляем. На чужой планете его подстерегало множество опасностей: от аппендицита до автокатастрофы. И в этих условиях мина-ловушка для майстрюка должна была сохранить себя: не выпасть из коляски, не угодить в отрочестве под грузовик, обрести социальный статус, слиться с аборигенами, прожить лет сорок или пятьдесят. Затем в фантоме включалась некая заложенная изначально программа, согласно которой он должен оказаться в нужное время в нужном месте, причем временные и пространственные координаты этого места требовалось ввести в память фантома особенно прочно.
Только к утру фантом был готов к десантированию во времени. Грзенк очень ясно представил орущего младенца — мальчика, который должен был появиться в кроватке одного из московских роддомов в августе 1955 года. Это был не просто фантомчик, а настоящее произведение искусства: чудесная крошечная саморастущая бомбочка.
Грзенк закрыл глаза и мгновенным высвобождением энергии, образовавшейся в его реакторном желудке, перенес фантом с замоскворецкого чердака, где он был сотворен, в седьмой роддом. Все прошло великолепно, и маленький фантомчик был заброшен в роддомовскую кроватку так же точно, как мяч в баскетбольную корзину. «Живи, моя бомбочка, желаю тебе никогда не узнать, для чего ты была сделана!» — с грустью подумал Грзенк.
Как бы он сам желал укрыться в прошлом вместе с Лирдой, отправившись туда вместо фантома! В прошлом майстрюк никогда бы их не достал — он царствовал над пространством, но не над временем. Но, увы, это было возможно лишь для творящей фантом мысли, но никак не для материи.
Вот если майстрюк их все-таки сожрет и они станут такими, как прадедушка Бнург, тогда дело другое: добро пожаловать и в прошлое, и в будущее, при условии, что Иллюзорные миры не растворят тебя. А пока все, что можно было сделать, это проскользнуть в прошлое силой сознания и из существующей на том временном срезе материи создать фантом, который придет к ним несколько десятилетий спустя уже выросшим и готовым к действию. Именно об этом стал сейчас думать Грзенк, и у него, как и много раз до этого, мелькнула мысль, что материя существует одномоментно, изменяясь с каждым циклом и как бы перерастая из одного временного витка в другой.
Даже та универсальная материя, из которой состоят они с Лирдой и за которой охотится голодный майстрюк, одномоментна и существует только в настоящем, бесконечно крошечном мгновении. После чего материя копируется в будущее, навсегда замирая в прошедшей минуте неподвижным слепком. Из этой мысли вытекала другая: целостной материи вообще не существует, а есть лишь бесконечная цепочка волн времени, каждая из которых несет свою материю. Тогда выходит, что майстрюки должны существовать на всех временных срезах и собирать всю материю в единый шар, в центре которого нет ни пространства, ни времени.
Погрузившись в эти довольно сложные рассуждения, Грзенк спохватился, что забыл узнать имя, которое дали аборигены его маленькому фантомчику. Он сосредоточился, протиснулся сквозь тугие витки времени и скользнул в память его приемных родителей. И тотчас имя мальчика вспыхнуло у него в сознании ярко и отчетливо…
Для укорененного фантома с биологической бомбой внутри прошло пятьдесят лет, прежде чем он встретился с Грзенком и Лирдой в вагоне поезда, следуя изначально заложенной в него программе. Звали его Семеном Марковичем Дубровиным…
