спрутиху с реакторным желудком, которая купается в азотной кислоте! — жестко сказал Грзенк. — Почему бы тебе не показаться ему в своем истинном обличье? Сможет ли он любить тебя тогда?
— Так вот какой аргумент ты приберегал на конец? — с болью сказала Лирда.
Удар пришелся точно в цель. Истинное положение вещей вдруг навалилось на нее непомерной ношей. Правда, сможет ли он любить ее такой? Смогут ли они вообще быть вместе, если между ними столь огромная пропасть?
Что было бы, если бы он увидел ее такой, какая она есть, — с кожистыми щупальцами, тремя большими глазами, покрытыми прозрачной и прочной роговой пленкой, с ротовой щелью на животе? Нет, она не скажет ему! Их любовь не вынесет подобного испытания. Лирда со сжавшимся сердцем представила себе выражение горького недоумения на лице Корсакова, и ей захотелось немедленно уйти, уехать, навсегда покинуть эту планету, забыть запретное чувство к землянину.
Конечно, в эпосе Земли существовали предания, согласно которым влюбленные юноши женились на лягушках и цаплях. Истинная любовь развеивала колдовские чары, злое волшебство бывало посрамлено — и красавица попадала в объятия к царевичу. Подумав об этом, Лирда горько усмехнулась. В их случае все было наоборот. Не под мерзкой маской чудовища таилась красавица, а, напротив, само мерзкое чудовище пряталось под обличьем дивной красавицы.
— Так ты уйдешь? Оставишь его? — спросил Грзенк. Только что он переглянулся с Дымлой, и та кивнула ему, что настал удачный момент.
Лирда решилась, и, хотя сразу навалилась безысходность, от определенности на душе стало легче.
— Да, уйду.
— Навсегда? — нетерпеливо потребовал ответа Грзенк. — Земля большая, и на ней есть много дорог, которые никогда не пересекаются.
— Да. Только ничего мне больше не говорите. — Лирда твердо посмотрела на отца.
— Если хочешь, можешь оставить ему фантом, чтобы он не слишком грустил… Он и не заметит… — осторожно предложила Дымла.
— Нет, никогда… Это было бы слишком… как надувная кукла, — с презрением отказалась Лирда.
— Ну это как сказать, — заспорил Бнург. — Иногда можно такой фантомчик сделать, что просто пальчики оближешь… Хотя я, конечно, ничего не предлагаю, — торопливо добавил он, взглянув на Лирду.
В коридоре послышались шаги, его шаги. Лирда сразу их узнала и, не отдавая себе отчета, шагнула к двери ему навстречу.
— Ты не передумаешь? — напомнил Грзенк.
— Нет, дай мне только попрощаться.
Глава XXXI
БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
Корсаков не вернулся ни к обеду, ни даже к вечеру, и Никита, довольно скоро завершивший свои дела, начал беспокоиться.
«Уж не расшибся ли этот олух на моей машине? И вообще, что это за миллионер, который не обзавелся сотовым?» — размышлял он.
Чтобы особенно не волноваться, Бурьин включил телевизор и, делая вид, что смотрит его, стал клевать носом. Наконец около одиннадцати его разбудил звонок в дверь.
— Ну наконец-то! Дельце-то наше, похоже, выгорело. Знаешь, сколько стоят монеты? Я им показал только несколько, самых паршивеньких, но у них буквально глаза на лоб полезли, — прогудел он, пропуская Корсакова в квартиру. Но, взглянув на лицо приятеля, великан осекся на полуслове. — Эй, чего это с тобой? И где наши красавицы? — спросил он, высовывая голову на площадку.
— Значит, и здесь ее нет? — Корсаков быстро заглянул в одну комнату, в другую, на кухню и буквально рухнул на стул.
— Да скажи же наконец, в чем дело?
— Они сбежали… — потерянно сказал Алексей. — Теперь мне кажется, я был последним ослом или сказал что-то не то. Мы приехали в кафе. Они ненадолго вышли, а затем подошел официант и сказал, что девушки просили передать, чтобы я не ждал их. Они, мол, не вернутся. Я едва его не убил… Потом я искал их на машине, возвращался в кафе, метался, но все без толку.
— Хм… странная штука… — промычал Бурьин. — Ладно, адрес они знают, захотят — придут… Что ж это, Китти так меня кинула и слова не сказала?
Он взял в руки пустой ларец и заглянул в него.
— Как думаешь, их исчезновение никак не связано с этим?
— Заткнись! Я не мог быть таким идиотом. Я верю ей… — взорвался Корсаков.
— Тогда считай, что я ничего не говорил. И вообще, может быть, они еще вернутся… — Никита миролюбиво положил руку ему на плечо.
— Она была какой-то потерянной с самого утра… — сказал он. — Отвечала невпопад… Она знала, что уйдет.
— Хм… Вот незадача. У нас не осталось их вещей? — спросил Никита.
— Каких вещей? У них ничего не было.
— А псина?
— Ты думаешь, что… Они не брали ее с собой… Корсаков и Бурьин разом вскочили и, окликая пса,
обошли все комнаты. Собака пропала.
— А, чтоб ее! Куда она подевалась? Крутилась же все время! — поразился Бурьин.
— Может, выскочила, когда ты открывал дверь?
— А шут ее знает! Впрочем, как же я сразу не сообразил, я же видел паспорт Китти. — Никита хлопнул себя по лбу и бросился к телефону. — Справочная! Девушка, дайте мне, пожалуйста, адрес Шешиной Екатерины Васильевны. Год рождения? Кажется, 1973-й… Да, в Москве. Как нет? А если посмотреть другой год рождения… Вообще нет? Ну спасибо, хотя и не за что…
Бурьин некоторое время слушал гудки, а потом медленно положил трубку. Лицо у него приобрело озадаченное и вместе с тем мрачное выражение.
— Такой не значится, — сказал он.
На Алексея навалилось тяжелое и неприятное подозрение, настолько тягостное, что он постарался поскорее его отбросить. Всплыла масса несуразностей, лжи, неувязок и подозрений — всего того, что лежит на дне, пока вода спокойная, но стоит ее взбаламутить, и даже в самых чистых душах наступает час испытаний. Однако все эти подозрения, злость на себя и ноющее самолюбие не могли затмить главного — его любви к Лиде, и Алексей поминутно оправдывал ее перед самим собой. Сам обвинял и тут же оправдывал.
Он вспомнил те редкие минуты, когда они были вдвоем, вспомнил ее слова, поцелуи, прикосновения, и почувствовал такую тоску, что ему захотелось вдруг ударить кулаком в стеклянную дверцу серванта, чтобы она разлетелась осколками, а на руке выступила бы кровь. Какой грустной была Лида, когда он вез их на машине, а потом в кафе, отвечала невпопад, старалась не смотреть на него, а он в присутствии Китти даже не спросил, что с ней происходит. Тряпка! Потерял, возможно, свой единственный и последний шанс на счастье, потерял глупо и нелепо, и что получил взамен?
Пока Корсаков терзался, Бурьин, довольно скоро утешившийся, забрался с ногами на диван и, откинув крышку чемодана, занимался приятными подсчетами.
— Знаешь, сколько мне предложили за те шесть монет, которые я им показал? — спросил он. — Почти восемь тысяч «зеленых». За одну самую старую, с чеканкой, три с половиной. Этот парень не промах, раз дает три с полтиной, значит, сам рассчитывает наварить не меньше пяти-шести.
— Отстань!
