- Бэннинги.
Женщина удивленно посмотрела на него.
– Я сама живу тут шестнадцать лет, а до того жила в том сером доме - вон, третий отсюда. Я в нем родилась. И здесь никогда не жили ни Льюисы, ни Бэннинги. А на пустыре НИКОГДА НЕ БЫЛО дома.
Она больше ничего не сказала. Молчал и Бэннинг. Тогда она пожала плечами и закрыла дверь. Бэннинг еще некоторое время смотрел на закрытую дверь, готовый грохнуть в нее кулаками, разнести в щепки, схватить краснолицую женщину и потребовать объяснений, что это значит - ложь, безумие или еще что-то. Потом он подумал, что нелепо выходить из себя.
Должно же быть объяснение, должна же быть причина всему этому! Может, дело в дядином участке, может, они боятся, что я имею на него какие-то права.
Возможно, поэтому мне и лгали, пытаясь убедить в том, что я ошибся.
Но есть место, где он сможет все точно выяснить. Там не соврут.
Бэннинг быстро пошел обратно - к главной улице, и по ней - к мэрии.
Там он объяснил девушке-служащей, чего хочет, и стал ждать, пока она просмотрит записи. Девушка не слишком торопилась и Бэннинг нервно закурил.
Его лоб был в испарине, а руки слегка дрожали.
Девушка вернулась с узкой полоской бумаги. Казалось, она раздражена.
– Дома рядом с номером триста тридцать четвертым по Холлинз-Стрит никогда не было, сказала она. - Вот выписка о владении…
Бэннинг выхватил из ее рук бумажную полоску. Там говорилось, что в 1912 году Мартин У. Уоллес приобрел дом и участок N 346 по Холлинз-стрит вместе с прилегающим пустырем у Уолтера Бергстрандера, сделка тогда же и была юридически оформлена. Пустырь так никогда и не застраивался.
Бэннинг перестал потеть. Теперь его бил озноб.
– Послушайте, - обратился он к девушке, - посмотрите, пожалуйста, эти имена в архиве. - Он нацарапал на бумажке имена. - В списке умерших. Джесс Бэннинг и Илэй Робертс Бэннинг. - Рядом с каждым именем он указал год рождения и год смерти.
Девушка взяла листок и, резко повернувшись, вышла. Она долго отсутствовала, а когда вернулась, то уже не казалась раздраженной. Она казалась очень рассерженной.
– Вы что, смеетесь? - спросила она. - Только время отнимаете! Ни об одном из этих людей нет сведений.
Девушка швырнула листок перед Бэннингом и отвернулась.
Дверца в барьере была тут же. Бэннинг толкнул ее и прошел внутрь.
– Посмотрите снова, - сказал он. - Пожалуйста… Они должны быть там.
– Вам сюда нельзя, - пятясь от него, сказала девушка. - Что вы делаете? Я же вам сказала, что там нет…
Бэннинг схватил ее за руку.
– Тогда покажите мне книги. Я буду искать сам.
Девушка с криком вырвалась. Бэннинг не пытался удержать ее, и она выбежала в холл, вопя:
– Мистер Харкнесс! Мистер Харкнесс!
Бэннинг, стоявший в архиве, беспомощно глядел на высокие стеллажи, забитые тяжелыми книгами. Не понимая значения маркировки на них, он решил свалить все книги с полок и искать в них доказательства, которые должны быть там, доказательства, что он не безумец и не лжец. Но с чего начать?
Начать он не успел. Послышались тяжелые шаги, на его плечо легла рука. Рука принадлежала невозмутимому крупному мужчине, сжимавшему в зубах сигару. Вынув сигару изо рта, мужчина сказал:
– Эй, парень, ты что здесь вытворяешь?
Бэннинг сердито начал:
– Слушайте, кто бы вы не были…
– Харкнесс, - прервал его невозмутимый мужчина. - Меня зовут Рой Харкнесс и я шериф округа. Вам лучше пройти со мной.
Несколько часов спустя Бэннинг сидел в офисе шерифа и заканчивал рассказывать свою историю третий раз.
– Это заговор, - устало сказал он. - Не понимаю, почему, но вы все в нем участвуете.
Ни шериф, ни его помощник, ни репортер-фотограф из городской газеты не засмеялись открыто, но Бэннинг увидел, усмешки, которые они не слишком скрывали.
– Вы обвиняете, - сказал шериф, - всех жителей Гринвилля в том, что они собрались и умышленно фальсифицировали записи в архиве. Это серьезное обвинение. И какая же у нас была для этого причина?
Бэннинг вдруг почувствовал тошноту. Он знал, что находится в здравом рассудке, но тем не менее мир внезапно показался ему бессмысленным кошмаром.
– Не представляю причины. Почему? Почему вы все хотите лишить меня прошлого? - Он потряс головой. - Не знаю. Но я знаю, что этот старый мистер Уоллес лгал. Может быть, за всем стоит именно он.
– Тут есть одна заковыка, - произнес шериф. - Дело в том, что я знаю старика всю свою жизнь. И я могу совершенно определенно сказать, что он владеет этим пустырем вот уже сорок два года, и что там никогда ни было сооружения крупнее куриной клетки.
– Выходит, вру я? Но зачем мне это?
Шериф пожал плечами.
– Может, вы разработали какой-то план для вымогательства. Может, вам зачем-то нужна известность. А может быть, вы просто тронутый.
Кипевший от ярости Бэннинг вскочил на ноги.
– Значит так - подтасовать все факты и объявить меня сумасшедшим! Ну что, посмотрим! - и он кинулся к двери.
Шериф подал знак, и фотограф получил прекрасную возможность запечатлеть, как помощник шерифа схватил Бэннинга и сноровисто затащил его сначала в тюремную пристройку, примыкавшую к офису, а потом в камеру.
– Псих, - сказал репортер, глядя на Бэннинга через прутья решетки. - Ты и сам-то не смог придумать ничего правдоподобного, верно?
В каком-то оцепенении Бэннинг смотрел на людей по ту сторону решетки, не в состоянии поверить в случившееся.
– Обман, - хрипло сказал он.
– Никакого обмана, сынок, - отозвался шериф. - Вы явились сюда и наделали шума, вы обвинили многих людей в заговоре против вас - хорошо, тогда вам придется остаться здесь, пока мы не проверим, кто вы такой. - Он повернулся к помощнику. - Телеграфируйте этому нью-йоркскому издателю, у которого, по его словам, он работает. Дайте общее описание - рост шесть футов, волосы черные, ну, и так далее, как всегда в таких случаях.
Он вышел, а за ним и остальные. Бэннинг остался один, в камере.
Он сел и сжал голову руками. Яркий солнечный свет лился сквозь зарешеченное окно, но Бэннингу все вокруг казалось мрачнее, чем в самую темную полночь.
Если бы только у него не появилась мысль посетить родной город…
Но она появилась. И вот перед ним стоит вопрос: 'Кто же лжет, кто же сошел с ума?'. И он не может ответить.
Когда стемнело, ему принесли ужин. Бэннинг спросил, нет ли возможности освободиться под залог, но не получил определенного ответа.
Шериф не приходил. Бэннинг спросил об адвокате, и ему ответили, чтобы он не беспокоился. Он снова сел и продолжал ждать. И беспокоиться.
Не имея других занятий, он перебирал в памяти годы своей жизни, начиная с самых первых воспоминаний. Они никуда не делись. Конечно, были и провалы, и смутные, неопределенные воспоминания - но они есть у каждого.
Кто запомнит все будничные дни своей жизни, в которые ничего не случалось!
