пшеничного хлеба, миску квашеной капусты и чугунок с остывшей вареной картошкой.
– Ну, за знакомство! – провозгласил Финист – Ясный сокол первый тост, хлопнул чарочку и изящно закусил своим рыжим усом. Калиф тоже не стал разводить церемоний, восславил Пророка и мудрость его и осушил до дна пузатый кубок. Акулина же пила только для виду, да и то клюквенный морс.
Наконец ее гости запьянели и начали рассказывать о своих подвигах и приключениях.
– Обо мне, – похвалялся тот, кто назвался Фи-нистом-Ясным соколом, – всякая девица мечтает! Я жених завидный! Сокровища любого царства-королевства мои будут, стоит только пожелать! Да вот не нашел я себе подруги по сердцу, где она, моя горлинка светлоглазая?
– А я, – высокомерно приподнял чалму над миской с капустой калиф-аист, – вообще, может быть, завел целый курятник, ой-ик! целый гарем! И всякая женщина мечтает попасть в этот гарем, стать на неделю звездой, ой-ик! моей любимой женой! Но туда такой строгий отбор, вай! Сама прекрасная Анжелика-ханум, маркиза Варум три луны подряд стояла у стен моего ку... гарема и, обливаясь слезами, томно пела: «Все в твоих руках, о повелитель бескрайних песчаных карьеров, все в твоих руках, и даже я! Сделай меня хотя бы своей тысячной любимой женой и подари чудесную сковородку, которая сама будет говорить, когда пришла пора на ней готовить. Ты мой последний герой, о государь, чье семя... кхм, семейство бесчисленно, как Млечный Путь!!!» Но я не принял ее в свои жены, вай!
– Почему? – спросил Финист.
– Вах! Ты знаешь, мой светлокудрый друг, она очень уж тонка в талии и чересчур узка в бедрах, повадками же своими эта дама напоминает угря, плывущего по дну Суэцкого канала. И к тому же маркиза так тихо поет! А я люблю громкие песни. И женщин, роскошных, как медный таз, доверху наполненный клубникой со взбитыми сливками, вай-мэ!
– У каждого свой вкус, – пожала плечами Акулина. Она-то уж явно не подходила халифу. До размеров медного таза ей было далеко.
– Хорошо ты, калиф, вспомнил про песни. Ох, люблю я петь! – похвастался Финист. – А давай споем!
– А давай! Акулина-ханум, подпевай нам, будешь хорошо петь, пойдешь в мой гаремный народный хор, о неприрученная газель!
– Какую же песню нам спеть? – задала резонный вопрос Акулина.
– Не беспокойся, луноликая! Были бы певцы, а песня найдется!»
– Песня! Песня! Ура-а-а! – захлопала в ладоши всезнайка Марья. Она давно ждала этого момента, спрыгнула с кровати, закутанная в простыню, подхватила маленький игрушечный бубен и встала в «декламационную позу». Дарья не отстала от сестры: нацепив летнее мамино парео, взяв в руки маракасы и воткнув в косички букет тряпичных фиалок, она встала рядом с Машкой и скомандовала:
– Пап, запевай!
Ну разве можно в чем-нибудь отказать таким дочерям?!
И они грянули нестройным хором:
Воодушевленно допевая последний куплет, Авдей расслышал стук входной двери. Вернулись. Тесть или теща. Так что веселье пора прекращать.
– Девчонки, марш в постели! Кажется, бабушка с дедушкой пришли. И они открутят мне голову за такое лечение простуды!
Марья и Дарья были детьми понятливыми. Они мигом оказались в своих кроватках, закутались в одеяла и шепотом прокричали:
– Пап, не бойся, мы тебя не выдадим! А ты потом нам дорасскажешь, чем сказка кончилась?
– Я вам уже двадцать раз ее рассказывал...
– А ты каждый раз это... меняешь концовку. Редактируешь, вот!
– Ладно, уговорили. Будет свободное время – будет вам и сказка... Ну, я пошел. Бабушкина очередь вас воспитывать...
– Ты так действительно считаешь, дорогой Авдюша?
В детскую вошла, нет, скорее, вплыла, распространяя вокруг себя облако элитного парфюма, величественная, как королева в изгнании, Татьяна Алексеевна. И тут же с кроватей понеслись восторженные вопли:
– Ухтышка-а-а! Здоровско! Ба, тебе ресницы насовсем наклеили или только поносить дали? А мне дашь поносить? Один разик в детский сад!...
– Ба, а как твоя прическа называется? Я тоже хочу себе такую, только чтоб волосы не желтые, а малиновые, как у Натейры Оральи!
Зять, признаться, тоже слегка оцепенел при виде преображенной тещи. Но быстро нашелся, выдав комплимент:
– Вы, Татьяна Алексеевна, не в театр ли нынче вечером собрались? Вид у вас парадно-выходной.
Татьяна Алексеевна вздохнула, и глаза ее, обрамленные сверхъестественными ресницами, заметно погрустнели.
– Выберешься тут в театр, – сказала она, – когда бедные дети весь день некормлены-непоены! И вместо того, чтобы соблюдать постельный режим, поют при попустительстве собственного отца какие-то... песенки! Марья,
– Ба, – тихо спросила Дарья. – А где наша мама? Не стыдно ей сидеть с какой-то больной подругой, когда тут болеем
После этих слов в детской, как дождевое облако, повисла печаль. Татьяна Алексеевна почувствовала, как неуместен ее сегодняшний поход в салон красоты, и усилием воли заставила себя не расплакаться.
– Вика, то есть мама, очень скоро приедет. Буквально на днях, – исключительно фальшивым тоном сказала она и посмотрела на Авдея, ища в нем поддержку и опору.
– Да, действительно, мама наша скоро будет с нами, – хрипловато заверил девчонок писатель-фантаст, стараясь не глядеть в их глаза. – Побудьте пока с бабушкой. А я обед разогрею.
Авдей честно принялся разогревать вчерашнюю грибную лапшу и на скорую руку лепить ленивые вареники, но долго упражняться в кулинарном мастерстве ему не пришлось. Потому как, не затрудняя себя продвижением через дверь, сквозь стекло кухонного окна беззвучно проник тесть, прижал палец к губам, призывая зятя к молчанию, а затем прошептал:
– Бросай все и собирайся.
– Куда? – шепотом же изумился Авдей.
– Вопросы потом. У тебя смокинг есть? Или какой-нибудь приличный выходной костюм?
– Есть, но...
– Ах, черт, черт, черт, если ты начнешь переодеваться-бриться, Татьяна сразу подымет шум, куда это мы собрались! А это нам сейчас вовсе ни к чему! У нас спецоперация.
