сплошной синяк. А Акбар, их «дрессировщик», даже врача не вызвал. Правильно. Она же не человек.
Она Бэтгёрл.
Это у нее с недавнего времени такой сценический образ. Начинала-то она свою карьеру обычно: выходила в прозрачном куцем пеньюарчике, под которым блестели только крохотные парчовые трусики, и под музыку выламывалась у шеста, как настроение было. Но проницательный Акбар эти ее ужимки и прыжки понаблюдал и сказал:
— Будешь стриптизершей и акробаткой.
Заметил, гад, что у Карины безо всяких школ художественной гимнастики (откуда им взяться в Затиральниках?!) такие от природы пластичность и гибкость, что Алине Кабаевой и рядом на шпагате не сидеть.
Хотя какое дело миллионерше Кабаевой до стриптизерши Карины Свердловой? Правильно, никакого.
Москва — столица Больших Надежд. Чем-чем, а уж надеждами она кормит до горькой отрыжки. И еще посмеивается: «Танцуй, Кариночка! Танцуй! У нас всякий труд в почете…»
Карина мельком глянула на часы и принялась натягивать свой «бэтгёрловский» костюм. Сшит он был из черной лакированной кожи и представлял собой сапоги-ботфорты на жуткой, кинжального вида шпильке, мини-шортики в обтяжку и боди, плотно закрывавшее спину, зато целиком открывавшее вниманию публики Каринину крепкую грудь с подкрашенными алым блеском-гелем сосками. Сверху Карина еще набрасывала черный полупрозрачный плащ с серебристым изображением здоровенной летучей мыши, но в плаще она на сцене пребывала совсем недолго — публика всегда настойчиво и однообразно требовала «показать тело». На волосы девушке приходилось крепить шапочку, напоминавшую черный гребень тритона, а лицо закрывать характерной маской — Бэтгёрл все-таки…
Загаженное помадой, наклейками от жвачек, пыльное и старое зеркало гримерки отразило стройную, высокую девушку лет девятнадцати в костюме, специально созданном для того, чтобы пробуждать в некоторых мужчинах самые низменные инстинкты. Карина зло сжала ярко накрашенные губы.
«Если тот подонок, который приставал ко мне вчера прямо на сцене, опять будет здесь и снова начнет… Я его просто убью. У меня каблуки острее, чем ножи».
Она услышала далекие аплодисменты, свист и нестройный гогот. Значит, кордебалет свою программу закончил. Сейчас Слонище Акбар по ее душу явится.
И он явился:
— Готова уже? Хорошая киска.
— Отвали, Акбар. Моя киска — не про твою писку.
— Уй, злая киска. Все равно я тебя когда-нибудь трахну.
Карина сделала рукой неопределенный жест, означающий, что скорее в московском метро на каждой станции поставят по бесплатному туалету, чем она, порядочная стриптизерша Карина Свердлова, добровольно-принудительно уляжется под этого похотливого скота неопределенной национальности.
— Ладно, остынь. Ты вот что, Карина… Сегодня работаешь в зеркалах.
Карину затрясло:
— Ты охренел? У меня еще спина не зажила, а я в этом дурдоме кобенься?!
Акбар пожал плечами:
— Хозяин велел. Солидные люди номер заказали, много бабла отвалили. Так что работай.
— А на основной сцене кто будет? — сникла Карина.
— Не твоя печаль. Что — у нас баб мало — возле шеста заголяться?
— Вот и посылали бы их… в зеркала.
Акбар противно улыбнулся:
— В зеркалах работаешь только ты, киска. Так что — вперед.
— Я тебя когда-нибудь задушу, Акбар, — в бессильной злобе пообещала Карина.
— Не задушишь. У меня шея толще, чем у тебя талия. Иди работай! — сказал Слонище и придал Карине шлепка для ускорения.
Карина вышла, кутаясь в плащ, из гримерки и зацокала каблуками по внутренним переходам центра. Ей хотелось зареветь, начала снова болеть спина, и затряслись руки… Она не хотела идти
Собственно, «зеркалами» и Акбар, и все девочки называли большой отдельный кабинет для о-очень богатых клиентов. Всю отделку стен, пола и потолка кабинета составляли специальные небьющиеся зеркала. Клиенты приходили в кайф от того, что, сидя за столиками, они со всех сторон окружены своими отражениями. Для заказанной танцовщицы в этом зеркальном царстве стоял зеркальный же шест. Когда Карине пришлось в первый раз танцевать в этом кабинете, ей даже показалось красивым это обилие зеркал, но с первых своих па она поняла, как это трудно — двигаться среди отражений. Они отвлекают. Они сбивают с ритма и сами сбиваются. А еще преследует жуткая мысль о том, что вот сейчас взмахнешь ногой — и заедешь в стекло. И все эти зеркала разрежут тебя на кусочки, потому что брешет Акбар насчет того, что они небьющиеся. Это лоб у него небьющийся…
Дополнительным эффектом кабинета было то, что дверь, из которой появлялась стриптизерша, тоже была зеркальной и находилась за спиной у сидящих за столиками клиентов. И они сначала видели множество ее отражений, а уж потом — саму девушку, когда она подходила к шесту. Но Карина, едва вошла, тоже увидела, кто отражается в зеркалах. За столиком сидел всего один клиент.
Тот самый.
Который вчера ее чуть не изнасиловал прямо на сцене.
Он улыбался.
— Привет, — ласково сказал он. Его отражения оскалились в улыбке вместе с ним. — Рад тебя видеть, моя сладкая. Шампанского выпьешь?
— Я на работе, — нарочито грубо ответила Карина. Она старалась держать себя в руках и не показывать этой сволочи…
Как она на самом деле его боится. Он снова улыбнулся. Он мог бы даже показаться вполне симпатичным мужчиной, если бы не взгляд. Он смотрел на Карину, как на свою пепельницу. И пил шампанское.
— Я на работе, — для чего-то повторила Карина и сделала шаг к шесту.
— Тогда работай, детка. А я буду смотреть, хорошо ли ты работаешь.
Из скрытых за зеркалами динамиков зазвучала музыка, под которую Карина делала свой знаменитый номер «Гуттаперчевая девочка»: сначала долго крутилась у шеста, потом карабкалась к самой верхушке, а оттуда, перевесившись через специальную перекладину, медленно и постепенно скользила спиной по шесту — голова вниз, руки прижаты к бокам, губы шепчут молитву о том, чтоб не сломать себе шею… Нет уж, хрена лысого! Перед этим подонком она так выламываться не будет!
Карина, не снимая плаща, красиво закружилась вокруг шеста, зацепившись одной ногой за основание прочной стальной палки, а другую вытянув как для шпагата. Ее зеркальные подруги проделали то же самое, но их, в отличие от Карины, не пугала мысль о том, что придется заголяться перед маньяком.
Потому что этот клиент точно маньяк. Он встал и придвинул пару столиков к двери. Вплотную. Забаррикадировал.
— Танцуй, детка, — сказал он, прислонившись к зеркальной стене. — Я скоро тоже стану танцевать с тобой… Э, так не пойдет. Снимай-ка плащ. Снимай! Или я сам подойду…
«Я попалась! — отчаянно вопила внутри себя Карина. — Он меня не выпустит!»
Отчаяние — загадочное чувство. Иногда оно придает отчаявшемуся какую-то странную силу.
Карина, глядя прямо в глаза мужчине, сбросила плащ. Сорвала маску. Отшвырнула бэтменовский гребень, и ее волосы рассыпались по плечам. И засияли, словно вобрали в себя блики зеркал. А глаза Карины стали непонятного цвета. Цвета грозовых туч.
— Я танцую! — сказала она и сделала сальто. Приземлившись, девушка ударила каблуками в зеркальный пол. Хоть бы хны.
— Он не разобьется, — улыбнулся клиент. — Танцуй, детка. Покажи мне свое тело. У тебя красивое тело…
И Карина увидела, что брюки у клиента расстегнуты и одной рукой он взбадривает свое хозяйство, а в
