— Не подходи! Не подходи, безголовый! Я знаю, где ты прячешь свою голову! Ты носишь ее на поясе вместе с ручными гранатами, и, когда приходит твой час, ты бросаешься с криком на врага, чтоб взорвать его! А следом за тобой бежит желтый ящероскорпион-пулеметчик, его не возьмешь разрывными пулями! Я не пройду этот уровень, не пройду!.. До пирамиды осталось всего несколько шагов, но наши патроны и жизни на исходе! Гейм овер! Гейм овер!
— Какой ужасный у нее бред, — прошептала дежурная служаночка. — Кто такой этот «Гейм овер»? Может быть, ее святой покровитель?
— Помогите мне, — потребовал Гогейтис — Необходимо, чтобы она проглотила это питье.
И он слегка встряхнул склянкой. Внутри склянки словно замерцали розовые и зеленые огоньки…
Когда Карине разжали челюсти и влили три ложки лекарства, она притихла и с минуту просто лежала с закрытыми глазами.
— Ей станет легче, — заверил всех Гогейтис. — Сейчас она просто уснет. Через два часа я дам ей еще одну порцию питья. И к утру все пойдет на лад.
Служанки охами и вздохами выразили надежду на то, что именно так все и будет.
— Вы все ступайте отдохните, — сказал им безголовый Уильям. — Я сам буду неотлучно находиться у постели больной. У меня все равно бессонница.
Служанки повиновались.
А Уильям уселся в кресло рядом с кроватью, вытащил из кармана небольшой, с ладонь, томик афоризмов известного древнего философа Вольера и принялся его изучать, изредка поглядывая на притихшую Карину. Его лекарство (а сделано-то оно было всего-навсего из нескольких видов травяных сиропов, настояно на белом вине и издавна применялось им как верное средство при простуде) действительно помогло. Девушка ровно дышала, ее не трясло, хотя чересчур яркий болезненный румянец еще горел на щеках.
— Зачем вы это сделали, Карина? — горестно прошептал Гогейтис, разумеется, не надеясь на связный и вразумительный ответ. — Что за глупое ребячество: вымокнуть под дождем и заболеть! Я же отвечаю перед герцогом головой за вашу безопасность, и, если с вами что-то случится, он лишит меня головы окончательно…
— И вы
— Гламур на мою голову! — ахнул Гогейтис. — Разве вы не спите?
— Нет. — Несмотря на столь твердый ответ, глаза девушка так и не открывала.
— Поймите, вам нужно спать. И ваша болезнь вскорости пройдет. Завтра утром вы встанете бодрой, полной сил и…
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Что хорошего принесет мне новое утро? Разве оно развеет мою тоску, утолит мой гнев, озарит меня радостью?
«Опять бредит!» — испугался Гогейтис и схватил склянку. Поднес к губам Карины:
— Выпейте, госпожа!
Карина равнодушно повиновалась Гогейтис, просунув одну руку ей под спину, приподнял девушку, чтобы ей было удобнее пить, и ощутил, что это тело в вымокшей от пота сорочке не просто пышет жаром, как сковорода с угольями, а заставляет и его, бедного ученого мага, воспламеняться. Едва Карина допила остатки лекарства, Гогейтис убрал руку, словно и впрямь страшился обжечься.
— Спать хочу, — прошептала Карина и безвольно упала на подушки.
— Вот и хорошо, — кивнул Гогейтис, возвращаясь к брошенной на столик книге афоризмов Вольера. Но и тут (на странице пятисотой, первый абзац, вторая строка) его ждала философическая загадка:
«Спящая женщина представляет для мужчины наибольшую, хотя и наисладостнейшую опасность».
«Чепуха! — Уильям сердито отбросил книгу — И этот философ считается самым мудрым! Вот спящая женщина. — Уильям посмотрел на Карину. — Вот я. Разве она для меня опасна? Глупость… Гламур меня побери, я не слышу ее дыхания! Уж не переборщил ли я с лекарством?!»
И Уильям склонился над безмятежным лицом девушки, стараясь уловить, дышит ли она…
Разумеется, она дышала. А вот у ученого, залюбовавшегося обнаженной шейкой, волосами, грудью, едва прикрытой кружевом сорочки, с дыханием стало… как-то не совсем.
— О нет! — прошептал безголовый Гогейтис, ощутив себя наконец не только ученым. — Как я посмею! Она так прекрасна, а я — ничтожество, каторжник без срока давности! Это невозможно! Мое дело — философия! Философия! Знание — вот настоящая сила мужчины…
И тут руки Карины коснулись его невидимого лица.
— Мне холодно без тебя, Уильям, — прошептала она, не открывая глаз.
И новое утро наступило. И солнечный свет залил герцогское поместье, как темное скеденское вино — новую скатерть. И любопытные сверкающие лучи проникли во все комнаты замка, исключая уборную и пыточную (потому что в них отсутствовали окна).
И солнечный свет разбудил Карину, грея ее обнажившееся плечо.
Она потянулась в постели, ощущая, что вчерашняя хворь и хандра действительно, как и предсказывал ее безголовый доктор, исчезли без следа. Осталась только радость — как бывало в детстве перед большим праздником, на который она пойдет в новом платье и с пышными бантиками, вплетенными в косички…
Карина весело взбрыкнула ногами, сбрасывая одеяло, перевернулась на живот и только сейчас обнаружила, что в постели она не одна.
— Доброго утра тебе, госпожа моя, — сказал Карине мужчина, глядя на нее глазами влюбленного.
Голос Карина знала прекрасно, доселе он принадлежал невидимому ученому…
— Уильям, — Карина коснулась пальцем небритой щеки мужчины, — а я тебя вижу. Всего.
Тот расхохотался и принялся обнимать Карину:
— Я стал видимым! Гламуры на мою голову, значит, таким оказался побочный эффект того, что было между нами ночью…
Карина вспыхнула и сердито освободилась из объятий:
— Тебе только и важны твои эксперименты да побочные эффекты! А я-то думала…
— Карина, госпожа моя возлюбленная! Прости меня, я сам не свой от счастья! И вовсе не потому, что снова стал видимым.
— А почему? — прищурилась Карина.
Уильям снова притянул ее к себе и зашептал на ухо. Лицо Карины сначала вытянулось, потом стало пунцовым, и, наконец, она со смехом простонала:
— Неужели и вправду столько лет?! Бедный ты, бедный…
— Карина, я так счастлив! — Глаза Гогейтиса возбужденно блестели. — Если б ты знала, как я страдал от того, что такое высшее существо, как ты, никогда не снизойдет до ничтожного ученого!
— Дурачок. — Карина ласково провела по носу своего неожиданного возлюбленного прядкой волос. — Мне с тобой хорошо…
— Правда?
— Правда…
— Тогда, может, повторим…
— Но только не в качестве эксперимента!.. Просто…
— И как тебе будет угодно, госпожа…
Весть о том, что ближайший друг герцога стал снова видимым, как все нормальные люди, облетела замок мгновенно. Правда, истинных причин, по которым оное превращение произошло, слуги не знали. Хотя по сияющим лицам Гогейтиса и Карины вполне могли догадаться.
После завтрака парочка опять направилась в парк, омытый вчерашней грозой и от того еще более свежий и благоуханный.
