— Не может быть… — беззвучно прошептал герцог. — Если уж Трест сдался… Это конец.
— Вы совершенно верно изволили оценить обстановку… кхм… герцог, — мило, даже простодушно улыбнулся адмирал Охренельсон, острый слух которого был проблемой для хранения многих государственных тайн Славной Затумании. И не только Затумании. — Если даже крепость, никогда дотоле не сдававшаяся врагу, пала, кхе-кхе, то не сегодня-завтра славные затуманцы возьмут Тарск. Кхм. То есть столицу… кхм… пока еще вашего… кхм… королевства.
— Этому не бывать, адмирал! — крикнула королева.
— Вы напрасно изволите сомневаться в наших… кхм… боевых способностях, ваше… кхм… величество. — Адмирал так и лучился благообразием, словно масляный светильник. — Но монарх Славной Затумании — просвещенный… кхм… и весьма, кхм-кхм-кхм, человеколюбивый монарх. Поэтому я и стою… кхм… перед вами… кхм… в этом весьма неуютном… кха… зале. У вице-короля Хваттинга Третьего… кха… да хранят его боги, имеется деловое и взаимовыгодное предложение к Ее Величеству. Кхе-кхе.
— Какое же? — прищурился герцог Рено.
— Кажется, об этом полагается спрашивать мне, Главный Советник! — прошипела Кириена и мельком глянула на адмирала Охренельсона, который благодушно и не очень правдиво изобразил, что не слышал, как королева препирается со своим Главным Советником.
— Позволите зачитать послание моего… кхм… государя? — только и спросил он.
— Читайте, — обреченно вздохнула королева.
— «Его королевское величество вице-король Хваттинг Третий, государь Славной Затуманим и ее многочисленных колоний, кхм-кхм, ее королевскому величеству королеве Абигейл Первой, повелительнице Тарсийского Ожерелья и Сопредельных Островов… кхм-кхм… желает здравствовать и… кхм… процветать на благо… кхм… народа, отечества и… кхм… веры. Желая предотвратить… кхм… бессмысленное и… кхм-кхм… бесчеловечное истребление… кхм… наших братьев… кхм… по вере, а также ради… кхм… избавления культурных и иных ценностей Тарсийского Ожерелья… кхм-кхм… мы, вице-король Славной Затумании, предлагаем… кхм… следующее». — Адмирал просто засиял от сознания торжественности момента. Он даже предпринял попытки остановить свой кашель, но безуспешно. — Подписать мирный договор на условиях, кои… кхм… будут выдвинуты… кхм… Славной Затуманией без… кхм… каких-либо… кхм-кхм… предварительных условий. Обеспечить… кхм… беспрепятственный… кхм… ввод затуманских… кхм… миротворческих сил в Тарск… кхм… столицу Тарсийского Ожерелья…»
— Что?! — возмущенно воскликнул герцог, а Кириена подняла руку, прерывая забывшего в упоении от своего торжества все и вся адмирала:
— Постойте, сударь!
Штатское «сударь» заставило улыбку адмирала Охренельсона несколько поблекнуть. Но он все еще представлял собой воплощенную любезность и респектабельность:
— Что угодно Ее Величеству? Кхм-кхм…
— Подайте нам это послание, адмирал, — потребовала Кириена совершенно монаршим тоном. — Нам угодно прочесть его лично и лично убедиться в том, что вице-король Хваттинг Третий, доселе отличавшийся острым умом и политической дальновидностью, предлагает нам подобную чепуху!
— Кхм-кхм… — выразительно подтвердил слова королевы Главный Советник.
На миг поблекнув, улыбка адмирала воссияла еще благообразнее и торжественнее. С этой улыбкой и респектабельнейшим поклоном он передал Кириене послание, а сам остался стоять в позе благочестивой статуи религиозного содержания: с медом на устах и змеею в сердце.
Кириена внимательно прочла послание, отметив при этом, что к знанию тарсийского языка, данному ей, вероятно, при переходе в этот мир, прибавилось и знание языка затуманского. Она даже отметила про себя, что послание Хваттинга Третьего чересчур уж наполнено столь любимыми затуманцами ерундиями и непричастными оборотами. И это помимо того, что текст послания изобиловал этаким позолоченным нахальством и хорошо отлакированной ненавистью!
— Его величество Хваттинг Третий предлагает — нет, требует отдать столицу в ваше распоряжение, адмирал Охренельсон!
— Совершенно… кхм… верно, ваше величество. В течение сорока восьми часов с момента прочтения послания. Кхе-кхе.
— Кроме того, вице-король (видимо, из соображений благочестия и человеколюбия!) предлагает — нет, опять-таки, требует! Требует, чтобы Тарсийское Ожерелье добровольно сдалось на милость Славной Затумании и объявило себя затуманской колонией!
— Именно… кхм-кхм…
— Недурно. У вице-короля отличный вкус и ни капли стыда! — Кириена дочитала послание и швырнула его на пол.
Адмирал проследил за беззвучным падением листка бумаги, а потом посмотрел на королеву. Взглядом холодным, злым и вовсе лишенным благодушия.
— Это… кхм… ваш… кхм… ответ?
— Почти. — Кириена чувствовала, как в висках стучится ярость.
— Кхм-кхм… это весьма печально, — заявил адмирал. — Мне придется передать его величеству, что королева Абигейл, кхе-кхе, потеряла разум.
— Наоборот, адмирал, — зло усмехнулась Кириена.
— Сударь, я вызываю вас на поединок! — разозлился и герцог. — Вы не смеете оскорблять королеву!
— Королеву? — Пухлые щечки адмирала стали грозно пунцовыми. — Я не вижу здесь королевы. Это я и передам своему королю.
— Что? — окончательно взъярился герцог Рено. — Да я вас сейчас…
Адмирал, не поклонившись, торопливо развернулся и, стараясь' сохранять самый гордый и независимый вид, прошествовал к выходу из зала. И уже скрываясь за дверями, прокричал:
— Пеняйте на себя, упрямые болваны! А с вами, герцог, я всегда успею сразиться и прикончить вас!
— Наглец! — Герцог швырнул свою рапиру через весь зал, и та воткнулась в косяк двери как раз на уровне лысого темени адмирала Охренельсона. Но тот уже спасся респектабельным бегством.
Герцог постоял посреди зала, размышляя, то ли ему кинуться вдогонку за пухлощеким адмиралом, то ли пересилить себя и взглянуть на Кириену. Последнее оказалось для него почти непосильным делом, но герцог Рено не был бы Главным Советником, если б не умел справляться со своими чувствами.
— Простите, ваше величество.
— За что вы просите прощения, Советник?
— Я непозволительно погорячился. — И герцог склонил голову.
Кириене хотелось бы знать наверняка, в какой именно горячности винит себя герцог: в поединке с нею или в оскорблении пухлощекого адмирала? Но она предпочла не задавать лишних вопросов. Не до того было.
— Что будем делать, Советник? — тихо спросила Кириена. — Только не говорите о сдаче. Сдаться таким негодяям, как этот адмирал?! Лучше смерть в бою.
— Для вас, возможно, и лучше, — угрюмо ответствовал герцог Рено. — А для какого-нибудь сапожника с Крутого переулка куда уж хуже. Простолюдины боятся смерти. Это только нам, высокородным, на их смерть наплевать.
— Я вас не понимаю, герцог. — Кириена сошла с трона и отправила на законное место взятую со стены рапиру. — Вы не предлагаете ничего дельного, а меж тем враг скоро окажется у ворот столицы. И я полагаю, что он никого не пощадит: ни королеву, ни высокородного герцога, ни простолюдина- сапожника…
— Кто тут говорит о сапожниках? — зычно поинтересовался входящий в зал советник Атасс. — Если кому нужно стачать сапоги, или подбить каблуки, или даже на ходу срезать подметки, лучше моего домашнего сапожника Битча не найти, до того ловок!
— Рады вас видеть, советник Атасс.
— А уж как я-то рад, ваше величество! Кстати, сейчас в нижних покоях столкнулся с затуманским адмиралом Охренельсоном. Он меня обложил руганью с головы до сапог. Пришлось крепко двинуть ему по
