тростью. Ему хотелось пощупать загадочное изделие Нортона, но открыть футляр он почему-то не решался.
Никольский подступил к окну вплотную. С высоты семнадцатого этажа были видны многоцветные автострады, маленькое озерко в бетонных берегах, наполовину закрытое кронами старых платанов, блестящая полоса прямого и тоже взятого в бетон канала, пересекавшего огромный старый парк, я дальше пятнистые желто-зеленые спины холмов. За холмами было морское побережье, но его отсюда не было видно, я Никольский с мимолетной завистью о нем подумал. Подошел Гэлбрайт, взглянул на холмы, вполголоса произнес:
— Кажется, Полинг нервничает.
— Еще бы, — не оборачиваясь, ответил Никольский. — Его можно понять.
— Его — да. Однако поймет ли он сам исключительную важность своей миссии…
— Вы правы. Ситуация… гм… деликатная.
— Без его помощи мы очень рискуем затянуть это дело.
— Признаюсь вам, Гэлбрайт, — мягко сказал Никольский, — надежда на миссию Полинга представляется мне иллюзорной.
— Мне тоже. И если бы не крайняя нужда, я пощадил бы родственные чувства своего подчиненного. Но чем черт не шутит…
Солнце, отражаясь в зеркале озера, слепило глаза, и Никольский надел очки-светофильтры.
Гэлбрайт спросил:
— Намерение связаться с нами возникло у вас после беседы с Кизимовым?
— Да, как только Кизимов незаметно для себя проговорился о Йонге К тому же появление Хаста на Памире убедило нас, что «черный след» попал в поле зрения Западного филиала. Мы решили не чинить препятствий вашим попыткам самостоятельно установить контакт с Кизимовым. Мы понимали: неудача заставит Хаста обратиться к нам с каким-то предложением о согласованности действий.
— Вы правильно понимали, — одобрил Гэлбрайт. Помолчал и добавил: — Теперь мы с вами правильно понимаем малонадежность миссии Полинга. Если так и дальше пойдет, мы рискуем сесть в большую общую западно-северо-юго-восточную лужу.
— Не исключено, — сказал Никольский. — Это мы с вами, к счастью, тоже правильно понимаем.
Гэлбрайт сверил свои часы с часами Никольского.
— Я послал в аналитический цех одного из самых расторопных парней, — сказал он, словно оправдываясь.
— Потерпим. Похоже, задержка у аналитиков связана с нашим материалом.
— Вам крупно повезло с метеостанцией, Никольский… Вы получили великолепный предлог для прямой беседы с Кизимовым.
— Кстати, о нашем везении, Гэлбрайт. Вам не кажется… ну если не странным, то хотя бы занятным, что в показаниях первых очевидцев фигурирует только «черный след»? Исключительно «черный след»…
— И ни слова о чем-то похожем на «эффект метеостанции» или поющие деревяшки?…
Гэлбрайт задумался. Никольский смотрел в окно и молчал.
— Да… пожалуй, в этом что-то есть, — проговорил Гэлбрайт. — Либо те, кто сталкивается с «черным следом», не замечали всего остального, либо…
Никольский молчал.
— Либо «всего остального» раньше попросту не было?
— Я склоняюсь в пользу последнего, — ответил Никольский. — Иначе трудно объяснить, как обладателям подобных свойств удалось миновать рогатки спецкарантина.
— А затем и пройти полгода спустя обязательный медосмотр для бывших работников Внеземелья, — добавил Гэлбрайт.
— Да. И еще беседа с Кизимовым… Конечно, он многого недоговаривает, настроен если и не совсем враждебно, то, уж во всяком случае, отнюдь не дружелюбно. Однако не лжет, не пытается запутать следствие. И когда он дает нам понять, что происшествие на метеостанции было неожиданностью для него самого, нет оснований этому не верить. Там, у себя, мы сделали вывод весьма тревожного свойства: интересующий нас феномен раньше дремал, а теперь по каким-то причинам стал заметно активнее. Буквально в последнее время…
— Демон, вселившийся в наших подопечных, начинает показывать зубы.
— Всего лишь гипотеза, — ушел от прямого ответа Никольский.
— И довольно зловещая. — Гэлбрайт пожевал губами, размышляя. — Да, с ней придется считаться… Нет ли у вас заодно и гипотезы о причинах активности феномена?
— Увы…
— Жаль. Если пружина сработала где-то внутри самого черноследника — полбеды. Но если толчок направлен откуда-то извне… — У Гэлбрайта повело и резко дернуло щеку.
Никольский посмотрел на его почти не тронутое загаром лицо. Сказал сочувственно:
— Кстати, завтра суббота.
Гэлбрайт понял это по-своему.
— Завтра — очень удобный для нас с вами день, — сказал он. — Вернее, для естественной окраски визита Полинга в Копсфорт.
— Шурин будет безумно счастлив видеть его.
— Н-да… по предложите мне более оперативный способ разведки. — Минуту Гэлбрайт изучал пространство за окном. — В конце концов мы оставляем за Полингом право пойти на попятный, если там запахнет паленым. Меня тревожит другое…
— Неопытность Полинга?
— Нет. Он сообразителен, умен. Меня беспокоит вопрос: располагаем ли мы достаточной суммой сведений о черноследниках. Голыми руками Нортона не возьмешь. Вызвать его на существенный разговор можно, лишь ошеломив фактами.
— Да, только так… Что ж, посмотрим, чем порадуют нас аналитики.
У Фрэнка, который провел это время в одной компании с черным футляром и немым стариком, сильно испортилось настроение, и он с несвойственным ему злорадством отметил про себя, что в темных очках долговязый Никольский выглядит просто нелепо (темные очки действительно не шли Никольскому), а упитанный шеф теряет изрядную долю солидности, когда вот так елозит в кресле, то и дело нервозно глядит на часы и, натужно посапывая, озирается по сторонам, словно забыл, по какому поводу здесь очутился. Прозвищем Носорог ребята наградили шефа очаровательно метко… Умный Носорог, грозный Носорог, праведный Носорог. Трудолюбивый и проницательный Носорог. Его, Носорога, слегка побаивались, но уважали. Интересно, какое прозвище у Никольского? Ведь есть же у него какое-нибудь прозвище. Восточного типа. Скажем, Лось или Зубр. Или совсем экзотично — Копыто…
Раздражение улеглось, и Фрэнк постепенно проникся сочувствием к этим двум корифеям оперативного сыска, несущим на своих давно не тренированных плечах бремя головоломных расследований и постоянных тревог за судьбы — только подумать! — всего человечества. Разумеется, он понимал, что, кроме сочувствия, корифеям нужна его помощь, и готов был землю рыть от усердия, но отчетливо сознавал, что в поединке с таким человеком, как Дэв, иметь в своем арсенале одно лишь усердие — это все равно, что не иметь ничего…
— Не помню случая, когда бы аналитический цех укладывался в свои законные четверть часа, — прорычал Гэлбрайт.
— Не рискнуть ли нам попытаться в общих чертах предугадать результаты анализа? — невозмутимо предложил Никольский.
Гэлбрайт взглянул на него:
— Хорошо… Окинем ретроспективным взглядам события общеизвестные, но подозрительные в свете отобранных нами фактов: Вот, скажем, незавершенное дело трехлетней давности — авария на Сиреневом плато.
— Меркурий?
— Да. Позволю себе напомнить обстоятельства дела. Орбитальная станция «Гелиос-2» по
