белое марево тумана. Удобной для посадки площадки все не появлялось.
Збышек тихо присвистнул, указал подбородком вперед и сдвинул бегунок, управляющий мощностью камуфлирующей оболочки, до отметки “максимум”. В ту же секунду бот потерял форму и растворился в воздухе, вернее — отразил цвета и оттенки окружающего мира настолько точно, что растаял в этом мире, превратившись в его ничем не примечательную часть.
— Деревня! — с энтузиазмом сказал Дон. — На ловца и зверь бежит!
— Надо взять языка! — предложил Збышек второй раз. — Но если они и тут примутся палить — я за себя не ручаюсь!
Глава 16
РОЯЛЬ В КУСТАХ
“Ненавижу рыцарей — с этими их проклятыми мифрильными доспехами…”
— Сроду не видал таких деревень! — сказал Дон авторитетно. — Ну, Збышек, и деревня!
— А какие видал?
— Всякие видал… Но таких — никогда.
Дон подвесил бот над крышей дощатого домика на окраине деревни. Бортовой транслятор радостно стрекотал. В доме ругались. Перед домом играли дети. В соседнем дворе два мужика кололи дрова и о чем- то спорили. Непрерывно выл пес, то есть Дон и Збышек решили, что это пес. Транслятор захлебывался от впечатлений и кое-что уже рассказывал.
Два мужика: ровнее держи устройство — не учи уважительному отношению к инструменту — некорректная практика — тебя неправильно зовут — когда придет темный период/ что собираешься предпринять — период вперед везу в большой город продовольствие — последний бог тебя услышит — намерения хотелось бы изменить/ но господа живущие в городе/ высокие господа — как обстоит твое мнение по поводу возвращения солнца — очень позитивно! очень позитивно — как обстоит твое мнение по поводу? бог послал солнце или горожане! — последний знает/ надлежит корректно исполнять предназначенную практику/ не судить/ не сопрягать мысленно события — большого ты ума мужчина/ а инструмент распиливания держишь неэтично — тебя неправильно зовут — животное воет — родилось существо женского пола — вернулся служитель культа — не знаю/ сосед не выходит… — и так далее. Пилить-колоть мужикам было вдоволь.
Дети: Это мое! — Не твое! — Мое! — Не твое! — Шагратов выползень! — Мне мама бабок набрала, она падаль в овраге нашла! — У-у-у-у, ей
Скандал в доме, над крышей которого висел на холостом ходу бот:
— О-ех, тумтук ты, тумтук! Что делать, что делать!
— Молчи, баба. Молчи, от греха…
Молодой женский голос, глухой мужской. Энергичный женский, усталый мужской. Раздраженный женский, покорный мужской.
Шаграт выл, не переставая.
И обладатель глухого усталого покорного голоса вылетел из дома.
Он дробно ссыпался ороговелыми босыми пятками с крыльца, в несколько скачков пересек половину двора и с наслаждением пнул животное в округлый мягкий бок, покрытый гладкой блестящей шерстью.
— Заткнись, шкура мелкая! — заорал мужичок, перекрывая обиженный визг удирающего в свою будку шаграта. — И без тебя тошно! Заткнись!
Мужичок громко шмыгнул носом и подумал, что в дом возвращаться ему не хочется. Повитуха привела своими комментариями происходящего в состояние совершенно безысходное. Пойти, что ли, навстречу жрецу? Может, по дороге с ним что случилось, помощь какая нужна? И дочке. Мужичок одиннадцать лет ждал дочку. И Голос ему дочку обещал сколько, и Последнему одних овец выкормил мужичок пять голов…
Во двор, повязывая на ходу голову темным платком, вышла повитуха и окликнула:
— Эй, тумтук! Чего стоишь? Иди к жене, плохо ей.
— Думаю я, — отозвался тумтук.
— Думает он! — передразнила повитуха. — Что же это за думки у тебя, коли жены родной важнее будут?
Мужичок сбивчиво объяснил. Повитуха махнула рукой и посоветовала жестоко:
— Не морочь голову. В дом иди. Не придет жрец, и девочку вашу не принесет. Новую родите.
— А ты — что? Уходишь уже? И платы ждать не будешь?
— Не буду, — покривилась повитуха. — Какая теперь плата? Не вернется жрец. А у меня ведь тоже семья дома некормленая сидит. Пойду.
— Слушай, — сказал мужичок шепотом, подвинувшись губами к повитухиному уху, — а ты, может, знаешь, куда за мостом идти-то надо? Поискать хочу. Ногу он подвернул, наверно, или еще что… И девочка наша с ним, дочка наша.
Повитуха шарахнулась в сторону.
— С ума сошел, кукушник лысый? И думать забудь! Не дай Последний, услышит кто недобрый — жрецы тебя на кусочки мелкие разорвут сей же час! В дом иди, говорю!
— Эх ты… — укорил мужичок и отвернулся.
Прикрывая рот уголком платка, повитуха пошла со двора. Мужичок провожал ее взглядом до тех пор, пока силуэт женщины не слился с темным туманом, затем вновь шмыгнул носом, почесал в затылке и направился к будке шаграта.
— Тихо ты! — сказал он животному, опасливо забившемуся в угол. — Только выть и горазд. Со мной идем, дорогу надо искать. Нюхать будешь, бездельная тварь. Тихо, я сказал.
Отцепив от кольца на будке гремящую цепь, мужичок намотал свободный ее конец на ладонь и вытащил шаграта из убежища. Шаграт вяло сопротивлялся и упирался лапами.
— Нюхай, — строго приказал хозяин животному, — ищи давай… кукушник. Жреца помнишь? Вот и ищи, куда он пошел. А выть не надо. Рано еще выть, понимаешь.
Шаграт для порядку еще немного посопротивлялся, поскреб лапами, но вскоре вытянул вертикально вверх голый свой хвост, ткнулся носом в землю и пошел по двору зигзагами. Нащупав след, тихонько взвизгнул, глянул на хозяина и натянул цепь.
— Вот так! — похвалил мужичок. — Вот так бы и сразу… — И ускорил шаг.
— За ним, Дон! — прошипел Збышек.
— Без сопливых как на коньках! — прошипел Дон, поглаживая джойстики.
Пару раз по дороге к каньону шаграт терял обнаруженную струйку запаха, останавливался и топырил уши, точно прислушиваясь к туману. Брел назад, затем снова — вперед, рычал на неведомое упругим горлом и брал упущенный след. Сонные приречные птицы шептались о своем, в тумане мерцало и гасло, грохотала вода по камням — далеко впереди. Солнце только-только начинало подгорать к вечеру. Эх, сколь периодов прожили без светила, дождались, а тут с доченькой такая беда…
Мужичок облизнул высохшие губы и чертыхнулся. Ему было страшно. Шаграт тянул к подвесному мосту, издавна ставшему для всех жителей деревни той границей, которую пересекать нельзя. Почему — нельзя, никто толком не знал. Боялись жрецов, хотя на памяти деревенских ни один жрец прямо не
