— И все-таки ты дол… должен знать — куда?
— Представь себе, — я улыбнулся ей самой очаровательной улыбкой, — не знаю.
Она многое знала о моей работе, потому что, вернувшись после иных моих приключений, мне не удавалось уснуть, и я вынужден был рассказывать ей, чтобы очиститься, чтобы она меня приласкала в конце концов и простила. И все-таки разговоры о каких-то бандитах и врагах цивилизации — это одно, а непосредственное участие, возможность обозреть трупы после побоища, которое мне пришлось учинить, — совсем другое. Вот я и побаивался, что она будет держаться от меня на расстоянии. Но ничего подобного, кажется, не происходило.
Наоборот, она смотрела на меня расширенными глазами, в которых читалась почти слепая убежденность, что я всегда, везде и при любых обстоятельствах буду победителем. Тем более что так и произошло.
Кстати, я и сам не знал, почему так получилось. Это было невероятно — пойти, считай, в лоб на такую кампанию бойцов и не то что победить, но даже не получить ни одной царапины. Если бы кто-то мне рассказал об этом, я бы не поверил. А вот поди ж ты!
— Они все были очень страшными, злобными, чужими… — она думала о том же, что и я. — Знаешь, они собирались меня убить.
— Знаю. — Я снова улыбнулся ей. — Потому и приехал сразу, как только смог.
Она кивнула, для нее это было обычным делом — муж, который спасает ее от опасностей.
— Вот только куда нам теперь отправиться? — Она восстанавливалась куда быстрее, чем я смел надеяться. Теперь она была похожа на школьницу, которая во что бы то ни стало решила трахнуть парня и выбирает, как ей эту рискованную операцию получше организовать.
— Не нам, а тебе, — сказал я. — Ты должна залечь на дно.
— Пока ты не повернешь дело в нашу пользу? — Она хотела казаться умной и выбрала одну из словесных формул, которой обычно пользовался я.
— Нет, Валента. — Мне всегда нравилось именно полное ее имя, одно время она подозревала, что я только из-за имени на ней и женился. — Это дело не повернется в нашу пользу, даже если я буду проявлять чудеса храбрости и удачливости.
— Что это значит? — Она прищурилась, вглядываясь в меня, словно я был далеким горизонтом. Потом потупилась. — Я знаю, тебя выдал этот гад из директоров. Мне сказали, ты никогда не выйдешь из той тюрьмы… — Она набрала воздуха в легкие. — И еще, ты знаешь, я спала… жила, фактически, как жена с Мелковичем. Я не любила его, но… Мне нужна была поддержка.
Я кивнул.
— Он мне сказал, да я и сам догадался.
— Он сказал? — Она расстроилась. — Вот скотина! Мы же договорились, что я первая тебе скажу, чтобы ты не очень расстраивался.
Ее логику мне одолеть не удалось даже после десятилетнего супружества.
— Ты правильно сделала. Такие красивые девушки не должны хоронить себя из-за неудачников- мужей, который попадают в харьковские тюрьмы.
— Ты не попался, тебя подставили. Так решили все, даже в газетах писали, что это запрещенная практика.
Газеты меня заинтересовали, нужно будет просмотреть их, решил я. Но сейчас была возможность заняться другим, более приятным делом.
— Знаешь, Валента, я все равно люблю тебя.
— А я тебя. Как мы теперь будем жить?
— Я очень люблю тебя, но сейчас у тебя самое неудачное замужество, какое только возможно. Мне придется исчезнуть.
— Ты не хочешь жить со мной?
— Не из-за Мелковича. С ним ты все сделала правильно. Если бы ты попала в тюрягу, уж я бы теряться не стал, можешь мне поверить.
— И кого бы ты выбрал? — прошипела она уже вполне рассерженно.
— Не знаю, дело не в этом. — Я помолчал, она поняла, что мы переходим к главному, и не стала меня прерывать. — Понимаешь, они решили, что я хочу с ними посчитаться, хотя я просил Мелковича, чтобы он передал начальству, что это не так. Но он то ли неправильные слова выбрал, то ли…
— Он не заинтересован в твоем предложении, он мог все исказить.
— Не думаю. Тут не ты — главный приз, хотя и весьма притягательный. Тут все решается куда выше, а именно — тем гадом из Директории, которого ты вспоминала.
Я уже начал думать, не сделал ли ошибку, что не притворился, что смертельно оскорблен ее неверностью и решил уйти из ревности. Это было бы неправдой, но мне ли бороться за правдивость аргументации после стольких лет в Конторе?
И все-таки я отбросил такую идею. Не потому, что уже произнес другие слова, а потому, что она не должна была думать, что на ней лежит хоть капля вины за происшедшее. Жить с таким грузом ей было бы тяжело, она была на редкость честной и красивой женщиной. Даже прекрасной, и не только телом, но и духом. Как та древняя афинянка, которую обвинили в отравлении мужа, умершего, скорее всего, от обжорства и пьянства, и которая в доказательство своей невиновности скинула тунику перед судьями с аргументом — неужели боги могли создать такое совершенное тело и вложить в него низменную, способную на предательству душу? Конечно, ее оправдали, ведь это были эллины, а не русские. Не знаю, что с ней произошло дальше, но уверен — долго ждать нового мужа ей не пришлось, и надеюсь, на этот раз она выбирала по своему вкусу.
Моя Валента такая же, хотя имя у нее римское. Ее не стоило портить. Каждый человек — произведение жизни, а это куда важнее, чем все произведения искусства скопом.
— Значит, теперь мы будем жить врозь? — спросила она обреченно.
— Да. Иначе они попробуют убить тебя, а этого я допустить не могу.
— А Мелкович?
— Мелкович не защита ни тебе, ни мне. — Я подумал. — Но я буду поблизости. Если у тебя будут сомнения или подозрения, или возникнет серьезная опасность, или кто-то попробует унизить тебя хоть на мгновение, хотя бы даст тебе пощечину, ты должна сделать следующее…
И я продиктовал ей адрес, куда она должна прислать открытку с видом Москвы. Чем серьезнее дело, тем ближе этот вид должен находиться к Кремлю. Потом она несколько раз повторила указанные адреса и условия, проверки и спецзнаки, которые подскажут мне, что в действительности произошло.
А потом, без малейшей паузы, она сообщила, что придумала, что нам делать сегодня. И возвестила, что одна дальняя родственница просила ее проследить за загородным домом своей подружки, потому что неожиданно ей подвернулась возможность прокатиться в Европу с мужичком, за которым она давно охотилась. И такая форма причастности показалась мне безопасной. В дом подружки ее родственницы мы и отправились.
Там в самом деле все было спокойно, чистенько и очень хорошо. Валента еще пару раз пыталась высказаться, что может остаться со мной, но как я ни был счастлив, я сумел ее разуверить, даже не прибегая к внушению.
Едва рассвело, я оделся, проверил весь свой багаж, включающий теперь часть арсенала, прежде хранящегося на моей вилле, и часть трофейного, взятого в бою, загрузил его в купленный вчера байкер, который мы приволокли с собой в прицепе, укрытом брезентом, и уехал.
И хотя я еще раз последовательно и убежденно постарался объяснить ей все свои соображения в прощальной записке, кошки скребли на сердце до самой Москвы.
27
Регистраторша почему-то сразу положила на меня глаз, едва я вошел на дебаркадер, превращенный в частную гостиницу. Это был первый дебаркадер от Крымского моста по Пречистенской набережной. И
