в подобной ситуации вела себя Золотуха, но я захлопал ресницами и игриво замахал хвостом.
— Ну ты даешь, дурень усатый, — наконец выдала нянька. — И какого лешего тебя в Золотуху занесло? Тебе что, Шарика мало?
Хм, проницательная старушка.
— Ой, Кузьминична, не сыпь мне соль на рану, — вздохнул я. — Я и собирался по старой памяти с Шариком телами махнуться, а в самый ответственный момент эта рыжая пакость под заклинание влезла.
Нянька с недоверием посмотрела на меня и вдруг ни с того ни с сего закатилась безудержным хохотом. Мало того, моя мелкая, глядя на свою кормилицу, тоже залилась звенящим смехом. Простите, а что тут, собственно, смешного?
— Надо же, наш Дарюша сам стал рыжим! — смахивая слезу со щеки, сквозь смех выдала Кузьминична.
— Не «рыжим», а «рыжей»! — поправила няньку мелкая, всё еще согнутая пополам от хохота. — К тому же он у нас теперь кормящая мать!
Наверное, если бы это случилось пару дней назад, я бы точно обиделся, но со мной и вправду происходило что-то странное. Я, ничуть не реагируя на реплики моих дам, только поудобнее разлегся, выжидая, когда истерика пройдет сама собой. Ну что тут обижаться, одна малая, другая старая, чего с них взять?
Наконец, вдоволь насмеявшись, мои девицы успокоились.
— Ладно, хватит! — заявила Кузьминична, вставая из-за стола. — Проголодались, поди? Ну так вначале перекусим, а уж потом вы мне всё подробно расскажете, тогда и покумекаем, как нам быть дальше. Уже то, что Даромир на свободе, дает нам вполне приличные шансы на успех.
Ну наконец-то хоть одна разумная мысль за сегодняшний день!
Спустя пять минут, на столе красовалась гора снеди. Видимо, нянька готовилась к встрече узников заранее и явно рассчитывала на возвращение не только меня, но и Антипа. Неужели она и впрямь была настолько уверена в своей воспитаннице? Хотя что я говорю, я и сам уверен в моей мелкой на все сто. Это только с виду она такая, а если припрет, то хошь вампира завалит, а хошь злой ведьме глаза выцарапает, она у меня вообще на все руки мастер. А уж после того, как я ей доверил ношение моего колдовского посоха, приобрела существенный вес в обществе.
Моя солнечная быстренько перекусила куском козьего сыра и краюхой хлеба и принялась рассказывать своей кормилице всё, что произошло с нами сегодня. А также и то, что она узнала от меня и Антипа. Я не был против такого разделения труда и с присущей мне основательностью приступил к ужину. Прямо передо мной на блюде лежала аппетитная жареная курица, запах от которой приятно щекотал нос. Вот, пожалуй, с нее и начнем. Я примерился к ножке, открыл рот и… И вдруг, к своему великому ужасу, понял, что не хочу ее есть. Я так и застыл над блюдом с открытым ртом.
Стоп, стоп, стоп! Что значит — не хочу? Это когда я отказывался от жареной курятины? Правильно, никогда! Разве только когда переедал свинины, но это явно не тот случай.
Немного успокоившись и восстановив дыхание, я справедливо рассудил, что уж ломоть свиного окорока мне точно придется по вкусу, благо он был выложен на блюдо также недалеко от моего носа. Я собрался с мыслями, взял волю в кулак и… И опять не захотел отведать кусок аппетитного, чудно пахнущего мяса.
Люди добрые, да что это за напасть-то со мной?! Да я, наверное, жутко болен, раз такие глупости вытворяю. Стараясь не впадать в панику, я медленно и неторопливо обследовал стол, дабы найти то блюдо, которое я смог бы съесть. В результате пошагового поиска была обнаружена творожная запеканка со смородиной. При виде этого, на мой взгляд, сомнительного блюда мой желудок призывно заурчал, и я прикончил запеканку в один момент. Как ни странно, но она мне понравилась. Осознав этот жуткий факт, я в полном бессилии опустился на скамью.
— Даромир, с тобой точно всё в порядке? — раздался осторожный вопрос за моей спиной. Оказывается, Кузьминична с Селистеной уже давно прекратили обсуждение насущных проблем и внимательно следили за моими телодвижениями.
— Не знаю, наверное, нет, — грустно ответил я.
— Может, тебе медовушки плеснуть? — предложила Кузьминична. — Ничего, сегодня можно.
Уж от чего бы отказаться, но только не от медовухи, и я радостно кивнул в знак согласия.
— Ты башкой-то не шибко тряси, а то с тебя шерсть летит, — ворчливо заметила старая нянька, наполняя мне плошку медовухой. — Совсем у них во дворце за собакой не следят, надо будет тебя помыть завтра.
Против водных процедур я ничего не имел, тем более что мыть меня наверняка будет Селистена, а у нее такие нежные руки… Ладно, это будет завтра, а сегодня меня ждет порция вожделенного напитка и крепкий сон. Ничто не действует на меня так расслабляюще, как пенный мед после вкусного (ну хотя бы сносного) обеда.
Я втянул носом запах, еще недавно бывший для меня божественным, и, к своему ужасу, осознал, что пить это я не буду ни при каких обстоятельствах. Ну, во-первых, там содержится хмель, а он вреден для кормящей матери, а во-вторых, от обилия сахара у меня может испортиться фигура. И как это я раньше этого не понимал?
Я отодвинулся от плошки подальше и своим вопросом окончательно добил бедную Кузьминичну:
— А молочка не найдется?
— Ч-чего? — не веря своим ушам, переспросила Кузьминична.
— Что-то молочка захотелось.
В гробовой тишине нянька поставила передо мной крынку с молоком, словно еще не веря, что я буду его пить. Зря не верила! Своим языком весьма внушительного размера я опорожнил посудину в два счета.
— Тяжелый случай, — заключила Кузьминична, после того как я сделал последний глоток. — И давно это с тобой?
— Недавно, — растерянно выдал я, — но ничего поделать с собой не могу. Да я сам себе противен: мясо не ем, медовуху не пью, никого за день не укусил, хотя поводов было предостаточно. И вообще, чувствую себя отвратительно спокойно, расслабленно и миролюбиво.
Некоторое время мы сидели молча, но тут Селистенка внимательно посмотрела на меня, потом на Шарика, после опять на меня и расплылась в очаровательной улыбке. На милом личике засияли маленькими огоньками ее уже практически восстановленные веснушки.
— Слушайте, а я, кажется, поняла, что случилось.
— Чуть больше трех лет назад я встретил тебя, — пожал я плечами.
— Сейчас не об этом, — мурлыкнула Селистена и подарила мне еще одну очаровательную улыбку. — Я о твоем странном поведении. Это всё Золотуха виновата!
— Ну да, а кто же еще? — не стал отрицать я. — Влезла в самый ответственный момент, вот и получила.
— Да нет, ты не понял, — продолжила моя солнечная. — Судя по всему, она передала тебе некоторые свои качества. Ведь все знают, что добрее собаки в городе не сыскать. Отсюда и твое миролюбие, и нежелание пить медовуху и есть жирную жареную пищу. Насколько я помню, мне в княжеском тереме рассказывали, что она в основном питалась кашей и творогом. Ну иногда еще рыбой.
— То есть всей той лабудой, которую раньше предпочитала ты, — ехидно уточнил я.
— То есть полезной и правильной пищей, — не осталась в долгу Селистена.
На эту тему мы могли спорить долго, и, зная это, нас остановила Кузьминична.
— Погоди, погоди, — влезла между нами старая нянька, — скажи-ка, а когда-ты был Шариком, то почувствовал в себе какие-нибудь изменения?
— Да в общем-то нет, — немного поразмыслив, выдал я.
— Это потому, что они похожи, — тут же влезла неугомонная Селистена.
— Точно, — согласилась Кузьминична. — Оба кобели.
Только я хотел высказаться в свою защиту, как меня опередила невеста:
— Это раньше Дарюша был кобелем, а теперь он совсем другой, он теперь су…
— Только не надо называть меня этим словом, — остановил я солнечную, пока она не совершила
