образом будили сотоварищи.
Бова для верности повторил сообщение. Затем добавил:
– Разбирайте из запасника камильные костюмы, оболочки посадочных шаров и снаряжайтесь прямо сейчас, чтобы потом вдруг не оказалось слишком поздно.
Сказав всё, что хотел, Бова собрался снова захлопнуть дверцу и вернуться к водильному креслу, но тут встревоженный ропот, поднявшийся в отсеке, перекрыл скрипучий бас Хитруна.
– Погоди, настоятель. Ты сказал, кровь из носу, что сперва придётся спрыгнуть только нескольким, для проверки.
– Ну?
Хитрун криво усмехнулся, выдерживая паузу для пущего эффекта. Когда установилась полная тишина, он медленно и внушительно проговорил, раздувая свои усы от важности и гордости за себя, любимого:
– Первыми прыгнем мы!
Тишину сразу смело нестройным хором выкриков:
– Ну надо же, наш ватаман погеройствовать решил!
– Так у него, верно, штанцы запасные, будет во что переодеться, как приземлится!
– Да нет, он их ещё в полёте менять станет!
– Да ты что, так и последние потерять можно!
А Обормот, подняв над головой свою любимую алебарду, чтоб эту самую голову никому не снести по нечаянности, пробрался среди горланящего народа в угол к ватаге и, наклонившись к ватаману, язвительно бросил прямо в лицо:
– Легко отделаться хочешь, Хитрун? Не выйдет, халваш-балваш!
Ватаман стремительно побагровел, словно спелый помидор. И быть бы, по словам Безумного Проповедника, великой ссоре и ругачке, ежели бы не своевременное вмешательство Бовы Конструктора. Его властный голос легко перекрыл гвалт.
– Пусть прыгают.
И снова наступила мёртвая тишина, в которую вплетался лишь идущий снизу ровный гул движителя да едва слышный вой ветра за бортом.
– Пусть прыгают. Сейчас не до разборок. Обормот, проследи, чтобы всех облачили в камильные костюмы, и как можно быстрее. А после веди их вниз, в котельную!
– Тьфу ты, на каких-то бандюков костюмы тратить, обертон те по ушам! – возмутился было Воха Василиск, но Бова его тут же строго осадил:
– А ну тихо, бард! Они такие же люди, как и мы, и беда сейчас на всех одна! Всё, действуйте!
И больше никто не захотел Бове возражать.
Лишь Благуша, всё ещё сидевший в обнимку с Минутой, с глубокомысленным видом тихо проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Ежели не можешь помочь утопающему, то хоть не мешай ему.
На что девица, тревожно поблёскивая глазами, согласно кивнула.
Спустя несколько минут в котельной Бова давал последние напутствия уже полностью снаряжённым для полёта бандюкам:
– Старайтесь при падении не дёргаться, не махать зря руками и ногами, а то трос оборвёте. Или шар повредите. Удар при приземлении будет не так чтобы очень сильный, но ощутимый, поэтому ноги держите вместе, иначе можете их сломать или задницу отбить…
Все внимательно слушали, лишь Скалец, пьяно улыбаясь и явно не соображая, что происходит, висел плетью на плечах брезгливо скривившихся Жилы с Ухмылом. Бова сперва хотел оставить этого слава на корабле, но изменил своё намерение – во-первых, возможно, вскоре все они окажутся в положении бандюков, во-вторых, ватаман лично пообещал, что присмотрит за ним и за опрометчивые речи супротив ватаги мстить славу не будет. И что-то в голосе ватамана заставило Бову поверить ему.
– А наше оружие? – угрюмо поинтересовался Хитрун, когда напутствия закончились. – Отдашь или как?
Бова кивнул Ухарю, и тот, недовольно сопя, но без возражений, выволок из угла котельной всё, что было отобрано у бандюков при пленении, – сабли, ножи и аркан, и вручил им обратно. После чего, подобрав здоровенный молот, отступил к котлу, возле которого уже находился в ожидании распоряжений Пивень, и принялся оттуда сверлить бандюков подозрительным взглядом – чтобы ничего не учудили при оружии.
– Пора, – сказал Бова, оборачиваясь к помощникам. – Надувайте шары.
Ухарь тут же отставил молот, выхватил одну из шарных оболочек, охапку которых Пивень сейчас держал в руках, открыл клапан специальной трубы, конец которой выходил сбоку от топки, и подставил горловину под струю вырвавшегося оттуда горячего газа. Газ был особенный – образующийся при испарении долгольда, он обладал невероятной подъёмной силой, и совсем небольшой шар, всего в два обхвата обычных рук, спокойно нёс на себе вес человека. Пока Ухарь надувал шары, от которых в котельной сразу стало весьма тесно, Бова самолично защёлкнул бандюкам шлемы камильных костюмов в шейных ободьях. А перед тем как надеть шлем самому ватаману, сказал следующее:
– Удачи, ватаман. Мягкого приземления. И, кстати, включи-выключи, ежели встретимся вновь, то моё предложение остаётся в силе.
Хитрун ответил ему долгим, пристальным взглядом, а когда заговорил, голос его едва заметно дрогнул.
– Я это запомню, Бова. И это, и то, что ты сказал о нас там, наверху. Запомню, кровь из носу, даже ежели жить мне осталось недолго. Удачи и тебе. И, может быть, в следующей жизни нам повезёт стать друганами.
Бова кивнул, оценив сказанное, и шлем ватамана с тихим, но отчётливым щелчком встал на своё место…
Глава двадцать пятая,
где счастье, отвернувшись от ватаги Рыжих, решает вдруг повернуться задницей и ко всем остальным
Главное, чтобы жизнь окончилась одновременно с началом смерти.
Выброска «балласта» длилась всего несколько минут, и выглядела она так: сперва по свешенному в распахнутую боковую дверцу канату в воздушную бездну спускался бандюк, затем наружу выталкивался привязанный к нему шар. И бандюк отпускал канат, тут же исчезая в неистово крутящихся и ревущих в непроглядной тьме потоках воздуха. Последними спрыгнули Хитрун со Скальцем – в обнимку.
Захлопнув за ними дверцу и отрезав путь бушевавшей снаружи стихии, Бова с донельзя озабоченным видом скорым шагом двинулся к лестнице, чтобы взглянуть на показания приборов наверху. Но, видать, не судьба была Дирижоплю благополучно завершить полёт. Когда он проходил мимо Ухаря, который в этот момент самолично, со зверским выражением на лице от нешуточной сосредоточенности подкидывал в ненасытную топку очередную порцию горюч-камня, в борт летучего корабля вдруг ударил могучий порыв ветра. Ударил, как подводный камень в дно летящей по стремнине лодки, как пудовый кулак рукомахальника в скулу соперника, как баран в новые ворота, как…
В общем, Дирижопль, застонав всеми своими швами, встал на дыбы и накренился, а весь народ на обеих палубах полетел кувырком. Не избежал этой участи и сам Бова, да и Ухарь, сбив попутно с ног Пивеня, вместе с лопатой улетел в ближайший угол, где и въехал этой лопатой уже поджидавшему там Бове – прямо по темечку, а затем крепко приложился о стенку сам – тем же местом.
Короче, когда все трое пришли в себя, котельная уже пылала синим пламенем, быстро затягиваясь удушливым дымом. Вылетевшие из топки от толчка куски горюч-камня, как назло, попали прямо на кучу
