себя гигантом сексуальной индустрии.
— Вот именно, что мнит! — воскликнула Соня. — А как дошло до дела... Неинтересный. Ну, я терпела- терпела, а потом в один прекрасный момент взяла и высказала ему все, что думаю обо всех его способностях. Честно и даже немного перестаралась.
— Это твоя роковая ошибка, Сонечка, — вздохнула я. — Мужчины, тем более русские, взрываются, как фабрика пиротехники, если женщины смеют критиковать их. Они самоуверенны и неуверенны одновременно, оттого и ярятся.
— Так и было, — сказала Соня. — Марк просто взбесился, назвал меня бессовестной дрянью, не способной понять всей прелести отношений с ним. И вообще тварью, недостойной дышать одним воздухом с его светлостью. Я выставила его, а он торжественно объявил, что отныне я его враг на всю жизнь. С тех пор я его не видела... До сегодняшнего вечера. Я уже полагала, что между нами действительно все кончено, а он явился. Черт бы его побрал!
— Соня, расслабься и забудь о нем. Это был отрицательный опыт твоей жизни, но все-таки опыт. Давай я тебе сделаю массаж плеч. Очень хорошо снимает усталость и повышает настроение.
— О, я с удовольствием.
— А еще я почитаю тебе отрывок из поэмы Тао Юаньмина «Запрет на любовь». Только послушай...
— Как чудесно! — прошептала Соня, едва я закончила читать свою любимую поэму. — Как чудесно и печально! Вот слушаешь и понимаешь — это она, настоящая любовь, настоящая страсть, ради которой можно быть готовой на все.
Я желала этой поэмой развлечь Соню, но добилась противоположного эффекта: подруга расплакалась, но, впрочем, плакала светло и недолго.
— Как хорошо, что ты рядом со мной, Нила, — сказала Соня, утирая слезы. — Поверь, я сошла бы с ума в этом одиночестве. Да и сегодня...
— Забудем о сегодня. Впрочем, ты не рассказала мне, каков был бал?
— Ах, бал. Ничего особенного. Ярмарка тщеславия местечкового масштаба. Шумно, людно, по залу витает жуткая смесь из ароматов французских и как бы французских духов...
— Ты танцевала?
— Совсем мало. Кавалеры попадались какие-то несолидные. И потом, от шума и всех этих запахов у меня вдруг ужасно разболелась голова. Я потому и приехала раньше — чтобы отдохнуть в твоем обществе. Общество подруги я не променяю даже на обед с членами Евросоюза!
Мы рассмеялись, я с удовольствием отметила, что к Соне вернулось безмятежное настроение.
По спальням мы разошлись за полночь. Я долго не могла уснуть, сидела в кресле у окна и любовалась тем, как падает ночной густой снег. А потом я, вероятно, все-таки заснула, потому что лишь во сне ко мне мог прийти кузен Го.
Он был в одеждах, сплошь затканных серебром, в длинных волосах золотился-сиял роскошный гребень-дракон. Ярко золотились-сияли глаза моего прекрасного кузена. Я хотела пасть перед ним на колени, но кузен удержал меня и нежно обнял. Руки его пахли так, как пахнет Млечный Путь...
— Милая моя сестра, — проговорил кузен, и каждое его слово повисало в воздухе затейливым радужным иероглифом. — Как скучаю я по тебе и как печалится сердце мое!
— Брат, — проговорила я, утопая в серебре его рукавов. — Не оставляй меня. Я что-то предчувствую. Мне кажется, я не зря оказалась в этом доме. Стрелка моего сердечного компаса дрожит и...
— Оставь. — Губы кузена касаются моего лба, как коснулся бы падающий лепесток розы. — Оставь беспокойство. Мудрый, попав в сети судьбы, не беспокоится, а лишь ищет выход.
— Разве я мудра? — смеюсь я. — Что у меня есть за душой, кроме ветров и вод?
— О, ты обладаешь многим, — улыбается в ответ кузен Го. — А обладала еще большим, но пока мне не велено говорить тебе об этом. Вот что должен сказать я тебе: опасайся силы, скрытой за оболочкой из нефрита, берегись выходить из этого дома в ночи, когда на небе нет луны, и покуда не вступай в борьбу с тем, чьи пальцы омочены кровью великих царей.
— Слова твои темны для меня, — вздыхаю я.
— Пока темны, но в нужный миг ты вспомнишь их. Последуй же им, тогда — будешь спасена сама и спасешь тех, кто тебе дорог.
— Брат, — шепчу я, в забытьи прижимаясь к серебряной груди кузена Го, и понимаю, что проснулась, что одна, и лишь лунный луч из окна вонзается мне в сердце, наполняя его неизбывной болью и печалью. Созвездиями наполнен оконный переплет, ночь дышит за стеклом морозом, деревья старого парка молитвенно воздели к небесам оснеженные ветви... Я иду к постели, почти без сил падаю на нее и засыпаю сном обычного человека, сном без сновидений...
А утро принесло и мне и Соне неожиданность. После вчерашнего мы встали поздно, особенно Соня, чем вызвали недовольство приходящей убираться и выносить мусор девушки. Она ждала нас в холле с видом раздраженной мышки.
— Доброе утро, Софья Ивановна! — непреклонно сказала мышка. — Я вас жду, жду...
— Ох, извините ради бога, Людочка, — всполошилась моя подруга. — Я немедленно вам выплачу жалованье. За сколько я задолжала вам, за неделю?
— Софья Ивановна! — Щеки мышки-Людочки вспыхнули. — Вы мне жалованье выплатили еще третьего дня, никаких долгов нет. Что с вами, забыли, что ли? Да еще драгоценности в мусор спускаете. Кинули небось по рассеянности, а с меня потом спрашивать будете. А мне оно... Да избави боже!
Соня растерянно переводила взгляд то на меня, то на Людочку. А Людочка порылась в кармане форменного фартучка и извлекла на свет божий смутно знакомую овальную коробочку, обтянутую лиловым бархатом.
— Вот, — заявила при этом Людочка. — Вы потеряли. В мусорном ведре нашла. Мне можно идти? А то я на лекции в институт опаздываю.
— Да-да, идите, Людочка, спасибо вам, — растерянно сказала Соня, не отрывая взгляда от коробочки.
Людочка немедленно усвистала в свой таинственный институт, а мы с Соней разглядывали коробочку так, словно внутри она содержала нечто совершенно жуткое.
— Это подарок господина Косарецкого, — сочла нужным напомнить я.
— Знаю, — замогильным голосом ответила мне Соня. — Вот ведь чертовщина какая-то получается: я выбросила, а эта девчонка подобрала и назад мне сунула.
— Это знак Судьбы, — тоном знатока заявила я. — От таких знаков не уйдешь, уж поверь мне. Поликратов перстень и все такое. Придется открыть коробочку и освидетельствовать ее содержимое.
— Открывай ты, я и пальцем не коснусь, — суеверно сказала Соня.
— Хорошо. Нет проблем. Я открыла коробочку. Соня сдавленно охнула.
Я поняла причину этого оханья.
Внутри коробочки покоился искусно вырезанный из темного нефрита диск. Нет, диск — это неточное определение. Это нефритовое украшение напоминало облачко с причудливыми завитками но краям. Да, скорее всего облачко. Выпуклое и отполированное, оно было размером с юбилейный рубль, но это еще не все. Облачко-диск сплошь оплетала тончайшая, с алмазной насечкой, золотая нить-паутинка, заставляя нефрит словно светиться изнутри. С одной стороны облачка крепилась золотая петелька с продетой в нее золотой же цепочкой. Одним словом, украшение самого высшего разряда, любая кокетка за него душу бы прозакладывала.
— Соня, у твоего бывшего любовника, во всяком случае, есть вкус, — резюмировала я. — Да и как иначе, он же художник... Соня, что ты молчишь?