Да, отчет по аутопсии лично просмотрю. Чтобы на этот раз — по всем правилам.
И подписав акт о наступлении смерти, он ушел.
— М-да, любопытная работа, — полицейский, стоявший над телом Хельмута, задумчиво потеребил мочку своего уха. — Нужно обладать недюжинной силой, чтобы завалить эдакого детину. Кто бы это мог сделать?
«Черт вас всех подери! — я же жив!» — хотел-было воскликнуть Хельмут, но звуки почему-то не хотели рождаться.
Его довольно грубо затолкали в непрозрачный полиэтиленовый мешок, потом столь же бесцеремонно швырнули в какой-то ящик, который, в свою очередь, куда-то понесли, а потом небрежно поставили. Спустя мгновение он почувствовал движение.
«Да стойте же! Осторожней, вы!» — мысленно возопил Хельмут, но никто его не услышал. Да и не мог.
Вокруг было холодно и темно. Что-то с металлическим звуком щелкнуло. И тогда наступила Абсолютная тишина.
Время ползло, перетекая в вечность. Холод, пронзавший его тело, окунул в мучительную дрему, вскоре сменившуюся глубоким сном-кошмаром. Ему снилось (или это было наяву?), будто руки его превращаются в склизкие щупальца-отростки, заканчивающиеся ужасного вида головами с плотоядно оскаленными пастями. Они вгрызались в его плоть все глубже и глубже, рвали на куски, смаковали кровавые ломти мяса, а щупальца обвивались вокруг шеи и — душили, душили… И с каждым вырванным из его тела куском, он все более утрачивал человеческий облик, превращаясь во что-то мерзкое, невообразимое. И это гадкое существо, еще недавно бывшее Хельмутом Новаком, продолжало жить!..
Хельмут проснулся от собственного крика. Во всяком случае так ему показалось. По эту сторону сна его встретила оледенелая тишина.
Казалось, прошло не меньше двух дней, а может, и три, четыре… Сны-кошмары незаметно переходили в кошмар-реальность. И так без конца. Он чувствовал, что медленно, но неотвратимо сходит с ума. Он взывал к Богу и смерти, моля об успокоении. «Умереть! Я хочу просто умереть! всхлипывало измученное сознание. — Дайте же мне эту малость!».
И однажды жестокая старушка Мойра сжалилась над ним. И явились к нему два ангела в белых халатах.
— Странно, никаких признаков окоченения. — задумчиво произнес один из них. — Потрогай его. Очень странно… Боже, а это еще что?! Ты только взгляни на эти раны! Бьюсь об заклад — их раньше не было, это не ножевые порезы. Такое впечатление, что его… грызли.
— Да брось ты эти глупости. — раздраженно отозвался второй «ангел». — Давай-ка лучше помоги мне.
Его окружали неправдоподобно белые стены, одетые в кафель. Это был последний в его жизни кошмар.
Когда скальпель хирурга отрезал все еще живое сердце, вспыхнувшая — было боль ушла, и Хельмут Новак, наконец, покинул этот мир — с чувством глубокого облегчения.
ТАК БУДЕТ СПРАВЕДЛИВО, БОТКИН!
Когда мне лень заняться чем-то серьезным, я предаюсь глупостям. Вот и сейчас взял, да и ляпнул: «Я скромен, трудолюбив, талантлив». И сей же миг, схваченная чуткими микрофонами фраза высветилась на зеленом экране, а принтер не замедлил вывести ее на бумагу. Я поспешно стер строку, вырвал кусок бумажной ленты и давно отрепетированным движением швырнул в мусорную корзину. После этого я принялся бродить взглядом по автоматической фонотеке, ящичку для дискет, беспорядку на письменном столе, пока зрачки не уперлись в родинку на моем носу. Мягкие лапы тоски сжали горло. Завидовать такому ничтожеству, как я просто смешно. Когда я шел в свой кабинет, услышал, как кто-то из коллег, толпившихся в коридоре, сказал, будто плюнул: «Вы только поглядите на этого задавалу! Надулся, как индюк, того и гляди лопнет!».
Ах, если бы они только могли заглянуть в мою душу! Они бы поняли, как сильно ошибаются. Я не чванлив, скорее наоборот — чересчур застенчив, а мое дьявольское трудолюбие — всего лишь попытка скрыть бесхарактерность, которая следует за мной повсюду. Как собачонка на поводке, семенящая за моими генетическими задатками. И спустить этого зверька с поводка — все равно что сбросить с себя кожу… Не понять тому, кто не пытался. А вот меня давно грызет это неистовое желание, и после каждой экспедиции оно становится все сильнее и сильнее. «Я должен измениться, — непрерывно твержу самому себе. — И ведь нужно-то всего ничего — сделать шаг, переступить через гены, вылезти из кожи! В конце концов, можно просто сменить профессию, начать новую жизнь и, наконец, почувствовать себя рожденным заново».
Но, увы, треклятая бесхарактерность вцепилась в меня мертвой хваткой, и откуда-то изнутри наплывает зловещая сцена, из-за которой я так себя ненавижу. Всякий раз я встречаюсь с отчаянно молящим взглядом Боткина, присевшего на корточках перед синтезатором, натыкаюсь на строгие черты лица того, кто взял на себя роль судьи, и вижу свою безвольно поднятую руку — жест, отнявший у человеческого существа последнюю надежду на защиту, жест, надолго предопределивший чужую судьбу.
Почему я так поступил? И сколько ни угрызайся совестью, ничего ведь исправить нельзя. Ну отчего в моей жизни все всегда начинается банально, но плохо заканчивается?… А впрочем, судите сами.
Мои командировки зависят исключительно от старцев из Института внеземных культур. И никогда не знаешь, что втемяшится в их умные головы. А уж если втемяшилось, то все — никому их не переубедить.
И вот бюджет экспедиции составлен и одобрен, а я, тридцатипятилетний суперполиглот, должен всего-то приступить к выполнению очередного непосильного задания: к примеру, подготовить приветствие разумным амфибиям с Дельты-88, которое надлежит проквакать в разных тональностях. И не спасают меня ни измученный вид, ни маленький рост — оно и понятно: никто ведь меня не принуждал браться за детальное изучение структур более сотни языков, распространенных во Вселенной.
«Ли Фонг, — речет кто-нибудь из старцев, — я уверен, ты обязательно справишься». И покровительственно похлопывает меня по плечу, а я лишь рассеянно моргаю и приступаю к исполнению своих опротивевших обязанностей. Работаю с чувством глубокого отвращения, а воспоминания неизменно возвращают меня к той последней экспедиции.
Экипаж был небольшой — всего три человека: капитан Тенев общепризнанный ас нуль-переходов и одновременно большой знаток всяческих тонкостей внеземной психологии; упомянутый выше Боткин специалист-космобиолог, и ваш покорный слуга. Без лишних приключений мы добрались до галактики Н-83, после чего на ионной тяге направились к Тэте-7 — вошедшей уже во все каталоги скучной планетке с примитивной гуманоидной цивилизацией. Тщетно мы пытались понять, чем вызван интерес к ней со стороны Института.
О личной жизни своих спутников я знал немного. Например, что у капитана красивая жена, которой он регулярно закатывает скандалы по причине жутко ревнивого характера. А Боткин ненавидит корабельные синтезаторы, потому что они, по его глубокому убеждению, готовят исключительно помои вместо еды. Еще я слышал, что он большой любитель приврать. Может быть, поэтому он до сих пор не женат.
Уже миновала неделя стандартного времени, раздробленного на неравные интервалы капризами местного космоса. До полного отупения навалявшись в своей каюте, я решил развеяться и отправился в кают-компанию. Переступив порог, я тут же напоролся на визгливый голос Боткина, стоявшего перед капитаном, бурно жестикулируя длинными руками. При этом его тщедушное тело извивалось в неистовстве экстаза — ну, натурально гигантский червь с Эты-9 в самый разгар брачного периода. Мои бедные уши стремительно увяли, но все-таки я решил дослушать до конца. Все-таки небылицы Боткина хоть как-то
