Лисипицина. Он посмотрел на друзей и сладко улыбнулся, растягивая рот от уха до уха.
— Доброго здоровьица, Федор Семенович! Вы уж извините, но оказался, так сказать, случайным свидетелем. Да-с! — Тут Лисипицин сделал серьезную мину и трагическим голосом продолжил: — Когда я увидел, что от вас кто-то выбежал с сундуками, то сразу подумал, что это воры! Попытался, конечно, их остановить, и вот результат! — Он снял шляпу и продемонстрировал здоровенную шишку на макушке. — Гирей, понимаешь, прямо по голове! И что за молодежь пошла! А вы-то как? Живы?
— Живы! — сказал Шлоссер, быстро спрыгивая вниз. — Рудольф Адольфыч, ты молодец! Без тебя мы бы тут до утра куковали! Так что тебе по всему полагается награда. Поставлю перед директором вопрос о твоем досрочном освобождении.
— Рад стараться! — молодцевато гаркнул Лисипицин.
— Так держать! — сказал Евстигнеев, веселясь от всей души. — Значит, гирей, говоришь?
— Приласкал, сучий сын! — скривился Рудольф. — Наверное, специально украл, чтобы по дороге отбиваться!
— Это уже детали, — сказал Шлоссер. — Ну что? Пойдем брать с поличным наших домушников?
— Да как же мы без милиции? — испугался Лисипицин. — А может, у них ружье? Или даже эти, как их?..
— Пистолеты, — подсказал Костя.
— Во-во! Пистолеты. Без милиции никак нельзя. Да и незаконно это!
— Ты о законе не думай, — серьезно сказал Шлоссер. — Мы сами себе закон. Отныне будем действовать, как на Диком Западе. Тем более что представитель закона у нас есть! — Он кивнул на Костю, и тот послушно раскрыл бордовые корочки.
— Ах, ну да! Конечно! — Лисипицин снова расплылся в улыбке. — Только как мы их теперь найдем? Они небось приезжие? Сели на машину и тю-тю!
— Тю-тю! — передразнил его Костя. — Они у Маланьи дома!
— У Маланьи? — Лисипицин сделал круглые глаза. — Вот новость так новость! Тогда все ясно!
— Что именно? — строго спросил Шлоссер.
— Рыбак рыбака видит издалека, — сказал Рудольф. — Она сама бандитка. Людей помоями кормит!
— Это каких же людей? — прищурился Евстигнеев.
Лисипицин понял, что проговорился и принялся нести всякую чушь:
— А разных! Говорят, ловит на улице и насильно кормит! Проверяет, как на кошках. Если не отравится, то свинье дает.
— Интересно, откуда у вас такие сведения? — спросил Костя.
— Я улицу мету, многое замечаю, — пояснил Рудольф, — еще и не то могу порассказать. Экскаваторщик Агафонов, например, Люську-насос заставлял догола раздеваться, якобы скульптуру лепил, а на самом деле за ней голышом по саду бегал. А его жена им в это время магнитофон заводила! Это же разврат!
— Это не разврат, — сказал Евстигнеев, — это аморалка. Разврат, это когда…
— Хватит трепаться, — перебил его Шлоссер. — Пойдем к Маланье, пока она спать не легла!
Они бодро вышли за калитку, только Лисипицин плелся нехотя, мучимый самыми противоречивыми чувствами. Сначала ему очень хотелось получить свою долю. Но получил он вместо этого гирей по голове. Теперь ему хотелось отомстить. Однако с каждым шагом чувство мести притуплялось, а чувство жадности усиливалось. Теперь в его голове медленно зрел план, как бы выдать механика с друзьями браткам и получить свою долю в виде полновесного золота.
Дом Маланьи был погружен во тьму. Слабое зеленоватое свечение время от времени пробегало по окнам и гасло.
— Где они квартируют? — строго спросил Шлоссер.
— А… Э… Туточки! — проворковал Лисипицин и ткнул в окно, выходящее во двор.
— Затихарились, — прошептал Костя. — Придется стучать.
Он подошел поближе и легонько ударил пальцами в стекло.
— Кто там ломится? — послышался изнутри недовольный голос.- Небось опять этот козел Лисипицин? Серый, скажи ему — хрен тебе, а не проценты!
Шлоссер многозначительно улыбнулся и посмотрел на Лисипицина.
— Честное слово, не знаю, о чем они говорят! — зашептал Рудольф. — Бред какой-то! Что за проценты? Почему козел? Провокация, чистая провокация!
— Сейчас выясним, — сказал Костя, — сейчас все узнаем!
Он откашлялся и громко произнес:
— Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь без боя и выходите по одному!
Едва он произнес эти слова, как окно распахнулось и в нем появились две жуткие рогатые головы. Один был вылитый баран, а другой, трехрогий, с длинной извивающейся шеей. Оба светились интенсивным зеленым светом, а с кончиков рогов слетали яркие беззвучные искры. Вокруг них все было освещено страшным мертвенным сиянием. Это были настоящие исчадия ада, существа, способные привести в трепет всех лесных жителей вкупе, несмотря на их моральную закалку!
Трехрогий изогнул, словно адский лебедь, свою длинную шею и просипел:
— Не гони пургу, начальник. Все путем!
При виде страшилищ Костя невольно попятился и наступил на ногу Лисипицину. Рудольф заверещал как свинья, а из окна на них уставилась еще одна жуткая рожа.
— Хата полна чертей! — заорал Евстигнеев, подскакивая на месте.
— Е равно эм цэ квадрат! — глухо выругался Шлоссер и, с ходу набрав ошеломляющую скорость, ринулся наутек. Через секунду перед окном остался только Лисипицин.
Гнусные ухмыляющиеся рожи уставились на него.
— Ну что, братаны, тащим его к себе?
— Давай, хватай, а то жрать нечего!
— Иди, мы тебе твой процент отдадим!
Лисипицина охватил ужас, какого он не испытывал никогда в жизни. Рудольф знал, что перед ним Эдик и его подельщики, но… Горло внезапно сузилось, так что он не смог произнести ни одного звука, даже жалкого мышиного писка, зато ноги, помимо его воли, понесли Рудольфа огромными скачками куда-то по дороге, и он даже не сразу понял, что не успел развернуться и бежит спиной вперед!
Через мгновение Лисипицин обогнал Костю, Евстигнеева и Шлоссера. А еще через несколько секунд он влетел в кусты акации, где, мгновенно запутавшись в ветвях, замер и притворился сучком, как это делают хамелеоны.
А теперь настала пора вернуться на полчаса назад и узнать, что же произошло с Эдиком и его гвардией.
Полуживые, взмокшие от непосильного труда, братки наконец-то добрались до Маланьиного дома. В окнах было темно, и дверь оказалась заперта.
— Бабуля, это мы! — прохрипел Эдик, обессиленно усевшись на сундук.
Толкать перегруженную тележку оказалось нелегко, тем более что она все время норовила перевернуться. Труднее всего пришлось Серому. Он примостился рядышком, поставил гирю на колени и принялся с хрипом и хлюпом втягивать в себя бодрый ночной воздух. В глазах у него вращались разноцветные круги, ноги дрожали, шея, не в силах держать голову, ложилась на грудь.
— А говорят, своя ноша не тянет! — ворчал Колян, с опаской поглядывая на Толяна. Тот светился, как лампочка, и беспрестанно искрил.
— Бабуля! — жалобно повторил Эдик. — Открой!
Скоро они увидели мрачное Маланьино лицо, прижавшееся к стеклу. Нос у бабки казался сплющенным, как у боксера.
«Вон оно что! — очумело подумал Эдик. — Маланья спортом занималась! Крутая…»
Хозяйка с минуту подозрительно разглядывала своих жильцов и, наконец узрев сундуки, бросилась открывать дверь.
