Неизвестность пугала, а меня, к сожалению, никто не просветил по вопросу, чем конкретно опасен этот Дом в позднее время суток (односложные ответы, как и общие фразы не считаются). И что мне оставалось делать? Строить догадки? Хотя нет, лучше не строить, а то сейчас такого настрою, что умру от разрыва сердца при малейшем шорохе.
Доев яблоко, я тщательно вытерла руки тканевой салфеткой и раскрыла тетрадь. Пальцы нежно скользнули по страницам, ощутив их гладкую поверхность, а по коже разлилось уже знакомое покалывание, следом за которым пришло тепло. Чем дольше Заветный Дар находился со мной, тем сильнее я к нему привязывалась.
Странно. Простая пачка исписанных листов в белом переплете, обычная бумага с черными закорючками чужого почерка… откуда же такой невероятный магнитизм? Хотя нет, не так! Это не просто тетрадь, это целая жизнь, полная искренних чувств. Вереница образов и картинок, обрывки мыслей и хороводы слов, а еще такая приятная на ощупь текстура… Положив на нее ладонь, я прикрыла глаза и ясно ощутила, как инородный предмет становится частью меня, продолжением пальцев, теплым сгустком энергии, застывшим на их концах, чем-то родным и безумно дорогим мне.
Так-с! Приехали. Сеанс медитации закончен! Я, конечно, люблю читать книги, но без фанатизма. Да и ненормальной страстью к неодушевленным предметам раньше как-то не страдала. Полагаю, имеет смысл утром спросить у моего скрытного 'жениха' о побочных эффектах Заветного Дара. Ибо подозрения в том, что тут без магии (ну, а как еще назвать такие вот странности?) не обошлось, растут и крепнут в моей голове с каждым новым прикосновением к этой чудо-тетрадке. Впрочем, я все равно намерена ее изучить. Надо же знать, за что страдаю. А еще заткнувшееся, было, любопытство очухалось и требует жертву. Да и белый хвостик рисунка на запястье чуток уменьшился — скоро уже ночь наступит. Ыыы… как же тоскливо и неуютно здесь одной. Съесть что-нибудь, может? Или вина для храбрости хлебнуть?
Несколько секунд спустя, я нервно жевала шоколад и сосредоточенно листала тетрадь, стараясь не обращать внимания на необычные ощущения от мимолетных прикосновений к страницам. Обрывки фраз и одинокие четверостишия, в которых не было ничего, кроме голых эмоций, чередовались с короткими историями. Я читала их, а не на шутку разгулявшееся воображение рисовало подходящие иллюстрации к сюжетам, загнанным в строгие рамки рифмы. Красиво, увлекательно и… немного жутко.
Самой яркой картинкой, возникшей перед полуприкрытыми глазами, был ливень, падающий с затянутого тучами неба на сожженное поселение. На пепелище старой усадьбы лежали обгорелые тела. Кто они? Люди? Хотели спасти свой дом или сохранить что-то более важное? Картинки мелькали в голове, заслоняя одна другую. Перед глазами расплывались черные строчки чужого почерка, а в душе едва ли не звенела неожиданно возникшая пустота. Откуда она? Я поежилась и, выбрав между свитером и курткой, натянула на плечи последнюю. Хоть в комнате и было тепло, мне после таких переживаний его явно не хватало.
А потом я снова читала… читала и представляла то, что скользило из слова в слово, застывало на запятых, умирало в точках и снова оживало в новом предложении. Как странно знать, что скрыто между строк, и чувствовать, что сохранил кусочек чужой души.
Шел дождь… Давно… Даже не шел, а шествовал под аккомпанемент громовых раскатов, обрушивая на несчастную землю всю скорбь и ярость плачущих небес. Грязные лужи разливались по земле, превращая ее в чавкающую под ногами жижу. Шаг, другой… а надо ли идти? Холодные капли бежали по лицу, смешиваясь со злыми слезами. Уже не было ни жалости, ни боли… это слезы бессилия. Он ничего не мог изменить и никого не мог вернуть. В его сердце поселилась пустота, а за спиной замаячила незримой тенью старуха-смерть. Хотел ли он жить? После потери дома, близких… после подписанного ему приговора? Да! Хотел. Он отчаянно цеплялся за слабый огонек надежды и продолжал шагать по размытой дороге вперед. Куда именно? Не так уж и важно. Он просто хотел жить, потому что трудно, безумно трудно умирать, когда тебе всего двенадцать лет*.
Перевернув страницу, я дочитала окончание стиха родившего в моей голове все эти ассоциации:
У смерти глаза — провалы
И руки белее мела.
Манили ее завалы,
Остатки живого тела.
Она поглощала души,
Насытившись, улыбалась.
По воздуху, не по суше,
За мною она помчалась.
Природа дождем рыдала,
Стенал, завывая, ветер.
Когда меня смерть нагнала,
Я жизнь ненароком встретил.
С глазами синее сини,
С лицом из туманной дымки.
Я, молча, застыл меж ними,
Тут жизнь, ну а там поминки.
Я синь предпочел провалам.
И выбор мой стал началом…
Тряхнув головой, отогнала картину чужой безысходности, так внезапно сменившейся возрождением. А чужой ли? Что-то меня начинала напрягать эта странная связь с Заветным Даром. Такое чувство, что тетрадь постепенно поглощает частицу и моей души тоже. Будто ей той, что дал создатель, мало. Я снова посмотрела на свою руку. До ночи еще было миллиметра три, а то и все четыре. Полчаса? Или больше? Да какая теперь разница. Как принято у нас говорить, перед смертью не надышишься. Гм… в переносном смысле слова, надеюсь.
На сердце было тяжело. Будто все эти ужасы пережил не описанный в тетради мальчик, а я сама. Куртка согревала тело, но этого казалось мало. Я с надеждой взглянула на кружку с вином и тоскливо вздохнула. Ринго причмокнул во сне и крепче обнял объект моего внимания. Немного поспорив с совестью, я решила повременить с ее угрызениями и, достав из общей кучи очередную шоколадку, принялась заедать сладкой плиткой горечь чужой жизни.
Следующий лист содержал несколько коротких стихов. Непонятных и порой сумбурных, но, к счастью, не таких печальных. Первые две строчки гласили:
Чужая власть, чужой закон.
Едины мы, но я не он…
Шлеп!
И по центру раскрытой тетради приземлился длинный полосатый хвост сладко потянувшегося зверька. М-да, оригинальная закладка. Я глянула на ушастика, распластавшегося по столу, и мысленно отметила, что кружку без боя он все равно не отдаст, так как передние лапки по-прежнему обнимают ее, словно любимую подушку. Как до сих пор не пролилось вино, понятия не имею. Ну и пусть стоит, так даже лучше. Выпить я всегда успею, а вот протрезветь — не факт.
Я засыпаю. Время сна…
С собой борьба, а с ним война.
