– Не так уж много, – признался Егор. – Во-первых, Атхарта очень большая. То есть она бесконечна… А во-вторых, я уже говорил, не все задерживаются в ней надолго. Но кое-кого я встретил и потом тебе расскажу. В общем, у нас не соскучишься!
– А еще можно стать, как ты, этим… адъютом, – напомнила Ася.
И тут же пожалела об этом: Егор сник, замолчал, закурил сигарету. Зло сказал:
– Ненавижу некурящих таксистов. Хороший табак, а у меня во рту словно кошки нагадили. Да, я стал адъютом. Мне предложили, и я согласился. Почему бы не повершить судьбы людей, если есть такая возможность? Но это я шучу. Сказать честно? Когда я подписывал с богами договор, я думал только о том, что привык заниматься делом и без работы начну тосковать. Тосковать в Атхарте опасно… А так я при деле. И с ужасом думаю, что мог отказаться и никогда не получил бы доступ на Землю. Понимаешь, Сурок?
Ася судорожно проглотила вторую таблетку. Ее знобило, а лицо, наоборот, горело, и кожа была сухая- сухая. Ну вот опять – слово в слово. Это не могут быть просто сны. Это информация, которую ей шлют оттуда. И она просто права не имеет молчать. Люди должны узнать, что Тот Свет существует! Пусть даже сначала ее сочтут фантазеркой или сумасшедшей.
И зря она обратилась к доктору Зимину. Во вторник она заберет свои бумаги и откажется от его услуг.
Приняв решение, Ася бросила последний взгляд на сиреневую картину и вернулась в спальню. Она скрючилась под одеялом, обхватила себя руками, чтобы согреться. Она не знала, что в это самое время доктор Зимин тоже не спит. Он трет усталые глаза, недовольно косится на часы, но не может оторваться от записей своей пациентки.
6
Место, где я живу, называется Хани-Дью. Мне нравится это слово. В нем есть что-то сказочное.
Все поселения в Атхарте начинаются с Приемного Покоя. Именно здесь появляется душа, впервые оказавшись на Том Свете. В Приемном Покое работают люди, готовые прийти на помощь новоселам. Есть еще Больница, где пытаются спасти души, которым угрожает
В Атхарте каждый обустраивается по своему вкусу. Пейзажи Хани-Дью многое говорят о своих создателях: озера, вересковые пустоши, зеленые холмы… Основателями города были англичане. Их и сейчас больше всего в Хани-Дью. Впрочем, русских тоже немало, и у ельника, растущего неподалеку от моего дома, очень отечественный вид. Зато медленная желтоватая река, на берегу которой расположен Приемный Покой, напоминает о великих реках Азии – Ганге, Янцзы, Хуанхэ…
Географическим центром Хани-Дью является большое озеро. Его северо-восточный берег – белые дюны и сосны, и в этом пейзаже мне чудится родная Балтика.
На западной окраине Хани-Дью лежат пустынные земли «Экологов святого Терентия». Цитирую дословно статью из Большой атхартийской энциклопедии: «Святой Терентий – основатель движения за сохранение Атхарты в первозданной чистоте. Пребывал в Атхарте с конца XVII по начало XX века по земному календарю. Дальнейшая судьба св. Т. неизвестна».
Председатель экологов – Алан Нэй. Он и его подопечные исповедуют какую-то адскую смесь христианства и дианетики. Их основной постулат заключается в том, что Атхарта – это лишь чистилище, сортировочный пункт. Воплощать здесь иллюзии – большой грех, потому что это нарушает духовную экологию Атхарты. Те, кто этим злоупотребляет, никогда не попадут в настоящий рай.
А за пустыней раскинулось море. Оно похоже на все моря на Земле. Миллионы людей творили его штормы, закаты, рокот волн, чаячий плач – все, что взяли с собой за Порог. И страшно подумать, в какой дремучей древности возникли из небытия первые очертания бескрайнего морского пространства. О том, что лежит за горизонтом, у нас в Хани-Дью не знает никто.
Странное дело – человеческие воспоминания… Кому-то, например, был дорог широченный старый пень. Теперь он красуется на полдороге от «Шамбалы» до моего дома и прячется среди дымчато-розовых цветов иван-чая, который в этом году вымахал мне по грудь. Над этой лужайкой всегда стоит бессолнечный и безветренный день. Отличное место для перекура.
На Земле я мучительно пытался бросить курить. Уж очень хотелось помереть здоровеньким… Но в Атхарте здоровье никак не зависело от сигарет, и я снова взялся за старое. Особенно теперь, когда у меня столько причин для огорчения…
Нэй, разумеется, не стал меня покрывать, и Вирата устроил мне страшную нахлобучку. И поделом. Ведь для чего нужны курьеры? Чтобы богам не надо было вмешиваться в земную жизнь по всяким пустякам. С помощью курьеров все происходит как бы естественным путем, без угрозы для Баланса. И главное условие этого – люди на Земле не должны догадываться о присутствии курьеров. А я так глупо обнаружил себя…
Внезапность – вот единственное оправдание, которое я смог найти. Я не ожидал, что Фаина погибнет. Вирата, сбавив тон, признался, что и он этого не ожидал, но прогнозы, в которых участвуют санги или курьеры, всегда смутны. Ведь для Земли нас просто не существует… Но, сказал Вирата, меня никто не корит за то, что я не смог сцапать санги первым.
Я же страдал именно поэтому. Вирата доверился мне, положился на меня, а я его подвел. Я обязан ему работой, благодаря которой мое пребывание в Атхарте осмысленно и интересно. Именно он в свое время упросил Натха принять меня адъютом. Но самое главное – я по-человечески привязался к Вирате. Мне нравилась его манера поминать себя всуе: это бог знает что! С богом! Ради бога! Если б он был человеком, мы непременно бы стали друзьями. Но он бог, а дружба возможна только между равными.
Когда-нибудь, Сурок, мы сравняемся с богами. Мы станем завидовать их мудрости, а не могуществу… Но еще много эпох должно смениться до той поры, слишком много – даже для бессмертной души.
В итоге Вирата оставил меня в «Шамбале» на должности аналитика. А Натх велел передать, что если я хочу снова попасть на Землю, то у него есть для меня задание и маршрут. За ними я должен явиться лично. Я сразу подумал, что Натх отнесся к моей выходке подозрительно лояльно.
Отправиться в логово Натха – это вам не комар чихнул. И вот я сидел на пне, курил третью сигарету и тянул время, собираясь с мужеством. Здесь-то меня и отыскал посыльный сэра Перси. Я взломал сургучную печать и прочел набранный на компьютере текст: «Моему дорогому другу господину Грегору Гобзе (имя было вписано от руки). Многоуважаемый сэр! Почту за честь видеть Вас у своего камина в условленный день и час. Остаюсь преданный Вам навек…» И дальше шел витиеватый росчерк: сэр Уильям Персиваль Смоллетт, барон Мэллори.
