спорящих сторон, изволил ответствовать. Кардинально другим тоном, разумеется. Но с непреклонным содержанием слов:
— Гражданин, пожалуйста, найдите себе другое место для рыбалки. Я провожу важные научные наблюдения!
Я фыркнул:
— В такой мутной воде — и наблюдения?
— Я не в воду гляжу, а смотрю за тем, что над ней показывается.
— А точнее? — пока ещё елейным, но праведно закипающим голосом осведомился я.
— Пятёрка меченых лягушек. Статистический подбор. Их только отсюда видно.
Гнев мой притормозил маленько. Я задумался над проблемой помечивания мокрых тваринок — в смысле чем это их? Наверное, уж не краской, лягушки, кажется, кожей дышат, сдохнут ненароком — и никаких тебе статистик. Помню я, помню кое-что о земноводных, в гимназиях всё же обучались… А долговязый лихорадочно записал ещё раз что-то в блокноте. И глазом снова присосался к оптике. Пинка ему дать, что ли? И я бы пнул, да любопытство заело.
— А в чём суть наблюдений? — спросил я. — Чем они такие важные, твои лягушки?
— Мух ловят.
Он что, издевается? Я, однако, остался внешне спокоен. Заметил:
— Каждый знает, что мух ловят. Типично для лягушек. Но ещё и комаров.
— Меня мухи интересуют.
Ишь ты…
— Почему?
— Потому что важно. За прошедшие дни среднестатистическая норма поедания мух нарушена. Что может быть симптомом экологического дисбалансирования локальной среды, а она в свою очередь способна спровоцировать цепную реакцию крушения систем обитания…
— Да ну!
— Да-да. Даже и генетический шок, и исчезновение человеческого рода.
Оба-на! Этот долговязый небось чокнулся. Шарики за ролики заехали в голове у научного исследователя. Стоит ли с психом связываться? Я подумал и решил продолжить беседу:
— Хорошо, глобальная катастрофа — это важно, да. А вы долго ещё собираетесь оставаться на моём месте? Я рыбачить пришёл аж из города!
— Не волнуйтесь, ещё минут десять, от силы четверть часа… Я тут уже пятый день, с девяти до десяти утра, снимаю данные для статистики… Вон там моя машина.
Я машинально повернулся посмотреть на автомобиль долговязого. Интересно, почему он мне показался долговязым? Ноги у него просто очень длинные, вот и всё. Пока лежит, не сразу заметно, сначала ноги в глаза бросаются. Кто его знает, может, даже и не выше меня…
Эх, а карпы внизу, на дне, пастями щёлкают, не терпится им наживу сцапать! Но потерпите, карлики, мне тут и вправду интересно стало.
— Секундочку, а что вы точно считаете? Мух?
— Да, съеденных мух. Каждая лягушка пронумерована.
— Они что, ваши лягушки, с ума сошли — на одном месте стоять? Болото-то большое.
— Меченых лягушек более ста штук, все приблизительно одинакового размера. Почти всегда пять из них оказываются вместе. Вот и считаю. Статистика потом обобщает. Неважно, какие именно номера оказываются в зоне наблюдения, это исследованию не помеха…
— И какова цель исследования?
— Межвидовой баланс.
Учёный чудик замолк. Рубль ему, что ли, за каждое слово платить? И ещё копейки за перевод на человеческий… Нет, я терпеть могу. Но не люблю терпеть, когда не понимаю. Да ещё и злость из-за занятого места не прошла. Я собрал остатки выдержки и попробовал в последний раз добиться нормального ответа. Если не получится — в дальнейшем стану общаться с лягушатником пинками!
— Объясните-ка подробнее, популярнее, — попросил я всё ещё вежливо.
А тот будто только и ждал, чтобы предпринять вылазку в мой огород.
— Что вы думаете об эволюции? — быстро прижал он меня вопросом.
Я поперхнулся воздухом.
— Что тут думать! В школе учили. Эволюция эволюцией. Сначала микробы одни были, потом динозавры, сейчас человек. Так Дарвин сказал.
Не люблю слыть простаком. Но вопрос меня смутил, и я не слишком умно отреагировал на провокацию, признаюсь. А может, хватит дискуссий — надавать дураку учёному по шее и достать удочки…
— Так сказал, да, — согласился долговязый. — Но действительно ли всё так?
— То есть?
— Ещё в тысяча девятьсот семьдесят первом году один учёный доказал, что некоторые виды не претерпели заметных изменений за миллионы лет, тогда как другие очень быстро возникали, развивались и гибли за тот же период, а даже и в ещё более короткий срок. Как чехарда — вид сменяет вид, а третий в сторонке стоит. Мухи и лягушки, например. Длительные периоды времени они сохраняли удивительную стабильность. И сейчас вдруг их статус меняется. Причём в сторону ухудшения. И причина не только, может, даже и не столько в человеческой деятельности, в промышленном загрязнении. Существуют и другие факторы…
— Чёрт побери, да объясните же, о чём толкуете!
— Лягушачьи языки. В последнее время становятся длиннее. Такое вот положение.
— Ну и что?
— Явное стремление ловить побольше мух, но результат таков, что мух всё меньше.
— Чем плохо? Мухи вредные насекомые.
— Ну… ладно, пусть вредные. Но лягушек тоже меньше стало. С одной стороны, меньше числом… да только КАЧЕСТВО у них уже другое.
— Качество?
— Они претерпевают какие-то перемены. А это уже плохо. Наверное, вид защитной мутации, хотя кто её знает. Лягушки крупнеют, возросла плодовитость, а вот мухи их не успевают догнать по скорости размножения. И чем чёрт не шутит, возьмут и исчезнут совсем. И как только это произойдёт, лягушки волей-неволей должны обратиться к другой пище. Понимаете? Популяция мух сокращается, лягушачьи языки удлиняются, прожорливость возрастает, и в конце концов они или приспособятся, или вымрут, как эти, за которыми слежу. А если вымрут лягушки, туго придётся аистам и другим птицам, пресмыкающимся тоже. Быстро исчезнут с лица земли одни виды, появятся новые, от которых неизвестно чего ждать. Произойдёт экологическая катастрофа, подобная тем, которые имели место в геологическом прошлом планеты и объяснения которым всё ещё нет. Что послужило поводом для каждого из регистрированных в минувших эрах массовых вымираний? Пока что точно неизвестно. Природа словно включает некий защитный генетический механизм, и живой мир изменяется внезапно, в очень короткий срок. Наступит новая эра, о которой даже гадать трудно. И наступит вдруг, а не постепенно, как твердит теория Дарвина. Такое впечатление… будто нечто взмахивает волшебной палочкой, мол, надоели одни и те же животные и растения, давай-ка посмотрим, как себя поведут другие виды… Я полагаю, что каждый такой катаклизм имеет в корне только одну конкретную причину. Повод. Думаю, часто совсем незначительный на первый взгляд. Безобидный поначалу. Но потом, потом…
— Опять не понял.
— Так называемый эффект домино. Падает одна костяшка и валит все остальные. Виды вымирают в силу сочетания неблагоприятных для них факторов в результате одного-единственного события. Тут же на смену им возникают новые виды. И происходит это не за миллионы лет, как твердит Дарвин, а, может, за десятилетия. Или ещё быстрее. Причём факторы я комментирую внутренние, не кометы там и не глобальные потопы. Что-то ломается в генетике одного вида… и, погибая, он часто влечёт за собой в бездну почти весь окружающий живой мир. А на его месте появляется новый белый свет. Что непонятного? — Долговязый чиркнул карандашом в блокноте и продолжил меня поучать: — Видите? Пять
