помещались в центр равностороннего треугольника, углы которого как раз имели очень сильное магическое поле. Перекрывая друг друга, эти поля и создавали нейтральную землю. А когда малыш вылуплялся, то сначала питался жизненной энергией окружающего пространства, превращая все вокруг в бесплодные пустыни, пока не входил в полную силу. А потом… Вот тут мнения сказочников обычно разделялись: кому больше нравился трагический исход с полным разрушением всего мира (хотя непонятно, откуда тогда столь интригующие подробности); а кто-то срочно выдвигал храброго рыцаря для борьбы с чудовищем, и все заканчивалось очень даже благополучно. Но это были всего лишь сказки.
Еще пять минут назад мне так и казалось. Сейчас же я дрожащим от волнения пальцем прочертила одну линию, соединяющую замок Кащея с Петравией, другую – от Петравии до Каржена, главного города Бемирании. Последнюю, замыкающую треугольник, линию я провести не успела.
– О нет! – прорычал за моей спиной Кащей. – Не может быть!
Сказки, похоже, он тоже читал в детстве. Да и Виктору, судя по изменившемуся выражению лица, шедевры народного творчества были нечужды.
– Виктор, едем! Прямо сейчас! – скомандовал князь.
– Я с вами! – бросилась я следом за ними.
– Нет!
Оба так резко и категорично рыкнули на меня, что я остановилась как вкопанная.
– Но почему?! Я знаю, что это такое…
– Потому что это не женское дело, – обрубил мои благородные порывы Виктор.
– Ах не женское дело! – угрожающе зашипела я. – А что, по-вашему, тогда женское дело?!
– У окошка сидеть, крестиком вышивать, – рыкнул Кащей, теряя терпение. – Прекрати эти препирательства, Алена, и оставайся здесь. И без глупостей. Виктор, идем, у нас мало времени.
Я догнала их уже у лестницы.
– Вы не можете меня здесь оставить! – крикнула я их спинам. – Я все равно поеду с вами!
Князь остановился и повернулся ко мне. Виктор притормозил чуть выше.
– Алена, послушай…
– Нет, это ты послушай…
– Там опасно и еще неизвестно…
– И что из того?
– Ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь! Я слишком хорошо знаю эту магию.
Кащей глубоко вздохнул, будто боролся с желанием стукнуть меня как следует, и посмотрел на советника.
– Виктор, готовь лошадей, пошли гонца к Степану, я сейчас спущусь.
– Надеюсь, ты не собираешься?.. – с ужасом начал Виктор.
– Нет, конечно.
И с этими словами он подхватил меня на руки, перекинул через плечо, как мешок с картошкой, и потащил наверх. Виктор злорадно ухмыльнулся, пропуская нас.
– Отпусти меня сейчас же! – злобно заверещала я.
– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – проворчал Александр себе под нос.
– Это несправедливо! Ты не имеешь права! Применение грубой силы противозаконно!
– А ты по-другому не понимаешь.
Я долбила кулаками по его спине, но с тем же успехом я могла бы стучаться травинкой в кованые ворота. Князь на меня уже не обращал внимания.
Прислуга, выскочившая на неожиданный шум, поднятый мною с утра пораньше, при одном взгляде на нас в страхе разбегалась в разные стороны. Ни одного сочувственного взгляда, ни единого жеста поддержки в мой адрес. Могли бы и заступиться из солидарности, хотя что от них ждать можно, они всецело преданы своему хозяину.
Александр с некоторыми неудобствами все-таки дотащил меня до моей комнаты и сгрузил на кровать. Я попыталась тут же вскочить, но он с силой вжал меня в матрас, не давая возможности пошевелиться.
– Алена, я очень не хочу, чтобы ты опять попала в очередную неприятность, – дождавшись перерыва в моих возмущенных воплях, серьезно сказал он, глядя на меня сверху вниз.
– Что, уже придумал для меня более изощренный вид мести? – не удержалась я от злобного ехидства. – Или боишься, что из-за меня война раньше времени начнется?
Его взгляд тут же стал колючим и холодным.
– Дура! – в сердцах высказался он. – Ты никуда не едешь, и это мое последнее решение.
С этими словами Александр выскочил из комнаты и сильно хлопнул дверью, опустив засов с той стороны. Я метнулась к двери, обрушив на нее весь свой праведный гнев.
– Выпусти меня сейчас же! Иначе ты пожалеешь! Я все равно отсюда выберусь!
Но меня уже никто не слушал. От отчаяния и безысходности у меня на глаза навернулись слезы, и я, не
