мы тебя и тризну уже справили!
- Как?!
- Вот так! Видели те разбойнички, которых ты в лодке основательно помял, как Витторио - волчье отродье - проткнул тебя шпагой. Ну, попадись он мне!
- Он попадется тебе на глаза быстрее, чем ты думаешь.
- Это еще почему?
- А он здесь.
- Что?!
- Только ты не кипятись, - сказал Милав, зная взрывной характер своего напарника. - Послушай вначале...
Говорить пришлось долго (Ухоня весьма эмоционально реагировал на события рассказа, и Милав больше времени потратил на его успокоение, чем на само повествование).
- Да-а, напарник, - сказал ухоноид в задумчивости, когда Милав закончил историю. - Занесло нас троих в места поганые...
- К счастью, все не так плохо, и ты не ругайся слишком громко, а то наши хозяева могут твое возмущение на свой счет принять.
- Нет, мне тот молчун, что нас сюда привел, очень даже симпатичен! ответил Ухоня. - Жаль, что он немой.
- Он не немой, - возразил Милав. - Просто он никогда не говорит вслух.
- Разве это не одно и то же?
- Нет. Немой - это тот, кто не может говорить, а Лооггос - не хочет!
- А-а, - отмахнулся Ухоня, - не вижу разницы! Ты лучше послушай, что с нами было!
- Можно реплику? - спросил Милав.
- Валяй, напарник, тебе все можно!
- Ты не против, если о ваших приключениях расскажет сэр Лионель?
- С чего это?
- Ну-у... меня смущает твоя привычка все происходящее немного преувеличивать.
- И из-за такого пустяка ты лишаешь меня удовольствия рассказать всю правду о наших приключениях?! Да ты просто эгоист, напарник!
- Не обзывайся.
- Сам такой!
- Ладно, говори.
- С какой стати?! Пусть Кальконис и рассказывает - раз наступили такие страшные времена, что честнейшему из реликтовых ухоноидов никто уже не верит!
- Верим, Ухоня, верим.
- Да?
- Да. Только ты не отвлекайся.
- Ни в коем случае!
Рассказ Ухони получился занятным. Они с Кальконисом вернулись с полдороги (никаких мальчишек, конечно же, не нашли и решили дальше к городу не ехать). Лодки на берегу не было. Как не было ни Витторио, ни Милава. Кальконис предположил самое худшее: горгузы все-таки выследили их компанию и, когда отряд разделился, напали на кузнеца и картографа, то ли пленив их, то ли погубив (отсутствие лодки говорило о самом страшном). Ухоня рвал и метал. А здесь как раз и раненые разбойнички подвернулись. Вид разъяренного ухоноида развязал языки всем, кто был в состоянии связать два-три слова. Рассказу об убийстве Милава они сначала не поверили. Но скончавшийся на руках у Калькониса кормчий божился, что это так. Перед смертью не врут даже разбойники...
Два дня они оплакивали погибшего товарища. Затем нашли лодку и отправились на поиски Витторио, поклявшись расквитаться с ним за злодейство. Так и мотались три недели по всему побережью, отыскивая следы негодяя. Но никто пропавшей лодки не видел, как не видел и незнакомца по имени Витторио. Ухоня с Кальконисом совсем было отчаялись, но им попался один смышленый малый, посоветовавший найти тех, 'кто живет в холмах недалеко от берега, избегая общества других людей'. Ухоня решил, что там убийца вполне может скрываться от его возмездия. А вчера их встретил молчун - и вот они здесь!
То ли Ухоня слишком волновался, то ли предварительная перепалка сыграла свою роль, но ухоноид на удивление правдоподобно поведал о том, что с ними приключилось в отсутствие кузнеца. Было как-то непривычно слушать речь Ухони, не пересыпанную перлами восхваления себя самого.
- Судя по рассказу, - сказал Милав, хитро прищурив глаз, - вы весьма кисло провели это время. Ни стычек тебе, ни подвигов!
- Ты что, напарник! - возмутился Ухоня. - Да ты знаешь, что я один потопил три галеры!
'Вот это уже знакомо!' - подумал Милав с теплотой в сердце и не стал перебивать Ухоню, которого словно прорвало.
* * *
Больше двух дней гостеприимные хозяева обитаемых холмов не смогли вытерпеть присутствия ухоноида. Не потому, что вдруг утратили интерес к спасенному ими Милаву, а потому, что Ухоня буквально похоронил 'молчащих' под завалами своих мыслей, самые деликатные из которых звучали примерно так: 'Тары-бары-растабары, теперь-то уж точно этим гнусным гхотам, преклоняющимся перед вселенской мразью по имени Аваддон, не уйти от моего возмездия!' К тому же Ухоня размышлял не только о черном чародее и его недостойных приспешниках, но и о самих 'молчащих', характеризуя их подчас весьма нелицеприятно. По этому поводу у Милава с Лооггосом состоялся - как бы это поточнее выразиться - весьма деликатный разговор:
- Ваш товарищ Ухоня - своеобразная личность. Но он вносит смятение в нашу мыслесферу своими... это и мыслями не назовешь!
- Можете не объяснять, уважаемый Лооггос, я дольше кого бы то ни было знаком сухоноидом и прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Да и мне давно уже пора покинуть ваш гостеприимный дом. Дело за лошадьми, которых у нас нет.
- Это не такая уж великая трудность. В одном пешем переходе от наших холмов находится деревушка скотоводов. Там богатый выбор лошадей. Но...
- Что?
- Вы должны знать одну вещь: на этом острове НИКТО не ездит верхом!
- Я что-то не совсем вас понимаю... Вы хотите сказать, что на острове нет всадников?
- Именно.
- Зачем же им лошади?!
- Для передвижения. Но лишь в коляске, телеге, арбе - в общем, на чем угодно, только бы лошадь была во что-то запряжена.
- Что за дикость! А если мы не послушаемся?
- Воля ваша. Однако скажите мне, что сделают на вашей родине с чужаком, который незваным явится к вам и станет попирать самое для вас святое?
- Ну... Думаю, ему недолго удастся жить у нас... Но при нем здесь это?
- А при том: единственный закон на острове, который НИКОГДА и НИКЕМ не нарушался, - запрет на верховую езду.
- Но почему?
- Я отвечу вам: когда-то на заре мира этим островом владел великан Тогтогун. Это он из своей плоти и крови создал на безжизненных скалах и растения, и животных. Потом
