Пышкун почему-то упорно сопротивлялся. Он все предлагал просто посидеть у костра, поговорить, но я была полна решимости спеть и отправиться спать.
— Песню, говорите? — Пышкун не переставал дергаться и прислушиваться. — Ну спойте что- нибудь.
Я решила исполнить что-нибудь веселое, чтобы публика перестала дрожать и озираться. И остановилась на песне о Дроке на ярмарке. Старая забавная история зазвучала у костра.
— «…Осенняя пора пришла, пшеница колосится. Над ярмаркой в Больших Лугах кричат протяжно птицы…»
Песню Пышкун принял вроде бы хорошо. Кивал, поддакивал, стал меньше озираться, пару раз хохотнул над невзгодами Дрока. Но позже, когда Непуть стал вовсю получать за свой обман, Пышкун закручинился и начал гмыкать, ерзать и грызть ногти. Интерес у публики был безвозвратно потерян.
— «…И вот истории урок для вас, мои ребята. Коль слово дал, тогда держись — навеки клятва свята!»
Пышкун внимательно поглядел на звезды, к чему-то прислушался и подскочил.
— Кгм… Да… Я отлучусь ненадолго, а вы здесь пока посидите, хорошо?
— А как же песня? Там еще Непутя в перьях вывалять должны, — растерянно спросила я.
— А вы ей допойте и новую начните! — Пышкун кивнул на свою кобылу. — Сколько она, моя Беляночка, меня выручала в странствиях, сколько служила — надо ее хоть песней отблагодарить! Только вы уж, пожалуй, не молчите, пока я не вернусь. А то закручинится Каштанка, есть перестанет.
— Так Каштанка или Белянка? — спросила я уже вслед Пышкуну.
Все с той же небывалой ловкостью он уже выдернул из телеги какой-то сверток и сделал пару шагов к деревьям.
— Две песни Каштанке, две Белянке. Да, вы уж за вещами пока приглядите, а то по лесу всякие шляются. И друзья мои могут подойти, вы уж их не обидьте, — бросил тот на ходу и исчез в зарослях, даже веточка не хрустнула.
Я с сомнением поглядела на Каштанку-Белянку. Смирная кобылка щипала траву и изредка вздыхала. Да… лошадям на заказ я еще не пела. Махаганцам — пыталась, вампирам — начинала, домовому — исполняла, коровам — тоже было. Да…
— Знаешь что, а ведь ты как раз из моей теперешней публики — ни убавить ни прибавить, — сказала я кобыле и потянулась к мешку за инструментами, — Ну и ты слушай заодно.
Задумчиво жующий какой-то куст Мышак равнодушно махнул хвостом. Воротник безмятежно спал, иногда дергая клювом.
Кобыла со многими именами оказалась приятным слушателем. Она просто щипала траву, иногда поднимая голову, поглядывая на меня, и пламя костра рождало отблески в ее глазах. Я спокойно допела песню о Дроке и задумалась о следующей.
— Пы-ышку-у-ун! Пора-а-а! — вдруг заунывно сказал кто-то из темноты.
Мышак тревожно всхрапнул и вгляделся во мрак. Кобыла не повела даже ухом.
— Отлучился он, — приветливо сказала я непонятно кому. — Вы подождите у костра, он скоро вернется.
Тоненький смешок раздался в ответ, и через миг непонятная фигура объявилась по ту сторону костра. Незнакомец по-хозяйски огляделся, подобрал и понюхал лежавший рядом мешок, что-то подхватил с земли, поднес ко рту, но бросил.
— Доброй ночи, — поздоровалась я.
Незнакомец снова хихикнул. Что-то ему было очень весело.
— И давно Пышкун ушел? — не очень вежливо поинтересовался пришелец, наклонившись до земли и со свистом вдыхая воздух. Весь он был какой-то темный и расплывчатый, не поймешь во что одетый и какого возраста.
— Давно уже. Да вы посидите, отдохните пока у костра, — снова предложила я.
— Некогда мне отдыхать, — пробормотал незнакомец. Ни тебе поздороваться, ни тебе назваться. О вежливости он если и слышал, то давно и немного.
— Вы, наверное, друг Пышкуна? Он говорил, что вы подойдете. Ждать просил.
— Друг его неподалеку дожидается. — Казалось, пришелец говорил больше сам с собой, чем со мной. — И так просто он в этот раз не откупится. Аты храбрый, не боишься.
— Чего бояться? — удивилась я.
— И то правда, — заявил чужак, склонился до земли и вдруг звонко чихнул. — Снова огненной травой следы посыпал, — досадливо заявил он, когда продышался. — Ну ладно, живая душа, раз уж попалась, пойдешь со мной.
— Не надо никуда идти, — довольно мирно предложила я, но незнакомец не послушался.
Он по-хозяйски обошел костер, потянулся к моей руке, ухватился за браслет и тут же отскочил с испуганным визгом.
— Жжет!
— Уголек закатился? — посочувствовала я.
Пришелец помахал рукой, пригляделся ко мне повнимательней и вдруг мелко задрожал.
— Чур меня! Чур! Не хотел обидеть!
— Ладно, я не обиделась, — Какие еще могут быть нравы в Ничьих Землях, кроме простых и диких? — Да вы садитесь, подождите Пышкуна.
Чужак быстро плюхнулся наземь и замер, не сводя с меня взгляда. Хорошо, что я переоделась. Хоть перестали обзывать меня Серым Гномом.
— Есть хотите?
Он мгновенно зачерпнул рукой из котелка.
— Обожжетесь! — испугалась я.
Чужак тут же разжал пальцы и выронил кашу себе на колени.
— Едой бросаться негоже, — покачала я головой, и пришелец тут же повалился мне в ноги:
— Я без умысла, пощадите!
— Ладно, ладно. — Я поспешила его поднять, но незнакомец отскочил от первого прикосновения моих рук, подхватил с земли кашу, быстро запихал ее себе в рот пополам с травой и снова замер у костра. Двинул челюстью пару раз и начал медленно зеленеть.
— Ну как, вкусно? — с надеждой спросила я.
— У-у-у ммм… — Он, как смог, изобразил полный восторг — даже схватился руками за горло.
— Хотите я вам спою? — предложила я, чтобы облегчить ему трапезу.
— Дддда! — Одновременно он кивал изо всех сил.
— Какую песню?
— Ддддд… — начал он по-новой, слова увязли в каше, но на пальцах он показал, что целиком доверяет моему художественному вкусу и выбору.
— Вам плохо? Помочь? — Выглядел он неважно.
— Не извольте гневаться! Нет! Да! Виноват! — Изо рта пышкунского друга выпал ком каши. Пришелец ловко подхватил еду ладонью и запихал обратно.
— Хорошо. А вы пока ешьте, ешьте, раз нравится!
— Ага! — Только что расправившийся с первой порцией гость тут же захватил вторую — поменьше. Правда, в рот он ее положил куда медленнее — наверно, растягивал удовольствие.
— Вот и хорошо — хоть кому-то понравилась! — обрадовалась я и укоризненно глянула на Мышака. Тот хладнокровно махнул хвостом. Воротник до сих пор не проснулся.
Песню я уже выбрала. Забавную, шуточную, о Маленьком Герое. Арфа была наготове уже с первой песни.
— «Скребется коготь в дверь в ночи. За лесом кто-то воет. Воспряло зло под сенью тьмы, и буря небо кроет. Но страх отбрось, мое дитя. Забудь о зле и боли. Ведь весть летит, как птах в ночи, о Маленьком Герое.
Он ростом, может, невелик и не внушает трепет, но меч остер и грозен крик, когда врага он встретит. И если зло скользит в ночи и жаждой крови полно, то рядом скоро зазвучит зов маленького горна. И убегает
